Как-то с братом мы понесли для Кузи лакомство. Это была моя первая с ним встреча. Отдав колбаску, я опрометчиво решила собаку в момент поедания колбасы погладить, за что тут же получила грозное предупреждение с показом клыков. Это был единственный раз, когда Кузька огрызнулся, потом у него со всей нашей семьей было полное взаимопонимание. Он даже принял на себя обязанность наш дом тоже охранять от посторонних как свой родной.
Однажды мимо деревни гнали стадо коров. Пастух то ли зазевался, то ли отстал, разговаривая с кем-то, и коровы, не долго думая, свернули с дороги и пошли на деревенские огороды. Тут Кузька показал, какой он охранник. Он всем своим маленьким, но плотненьким тельцем растопырился между нашим и соседским домами и начал звуковую атаку громким лаем. Многие коровы испугались и повернули назад. На особенно смелых и настырных буренок Кузька прыгал все с тем же грозным лаем, совершенно не страшась того, что его масса тела в десятки раз меньше, чем у «противника». Только благодаря кузькиной храбрости мамин цветник перед домом был спасен, а уж до огорода «враг» не дошел.
Конечно, мы очень любили этого песика за его доброту и ум. Внешне он был самой обыкновенной дворнягой. Коренастого и упитанного телосложения, небольшого роста с короткой черной шерстью и хвостом, туго завернутым в «баранку». Благородство ему добавляла только белоснежная манишка на грудке и белое брюшко. За высшее блаженство Кузька почитал, когда он плюхался на спинку всеми четырьмя лапами кверху, а его долго чесали по брюху. Он очень радовался, когда встречался с нами случайно на реке или в лесу, в который любил ходить с хозяином-охотником и заядлым грибником. Прыгал, весело лаял, как будто удивлялся: «Как? И вы здесь! Вот здорово!»
Кузька и сам был неплохим охотником. Как-то по весне он поймал глухаря, который, видимо, увлекся на свою беду токованием. Притащил рано утром птицу на крыльцо, съел, но оставил голову и лапки, чтобы хозяин увидел и похвалил. Когда все заметили, какой он ловкий, доел остатки. Часто съестные вкусности перепадали Кузьме с нашего стола. Он мог сам о себе напомнить. Не успеешь собрать на стол, он тут как тут, сидит под открытым окном, ждет. Сначала беззвучно, потом начнет поскуливать с намеком: «Ну, что? Не видите что ли? Я пришел!» Нарочно не замечаем, тогда он начнет громко лаять, не отступиться, пока не бросишь ему что-нибудь в окно. Но чаще мы накладывали ему разные блюда в глубокую алюминиевую миску, специально ему выделенную, и выносили на улицу. Тут он встречал радостно и умел послужить, если просили.