Маша кивает.
– Тогда, с вашего разрешения, я сам сяду за рояль. А вы пойте. Только будьте любезны привести в порядок нервы. Вы сопите так, что даже из-под маски слышно.
Фил с кряхтеньем садится на вертящийся стул. Поддергивает рукава. Очень умело, как по нотам, играет короткое вступление.
Как ни странно, Крис тоже помнит этот черно-белый фильм про Мистера Икс. Она его смотрела по телевизору в бабушкиной квартире. Ей даже почти понравился усталый циркач в черной полумаске с прорезями для глаз и его чуть заметный эстонский акцент. А еще больше понравилось, что в фильме он сам пел свои песни. Другие роли пришлось переозвучивать. Так ей объяснила бабушка, которая и сама говорила с легким акцентом, но это к делу опять-таки не относится.
– Снова туда, где море огней, – начинает Маша.
Крис слушает и удивляется.
Ведь это как будто про нее. Светит прожектор, фанфары гремят. Снова этот чертов цирк. Публика ждет. Будь смелей, акробат, и тогда никто даже не заметит, как тебе хреново. А ведь ты всего лишь девочка, Крис. Иногда тебе страшно.
Со смертью играю – смел и дерзок мой трюк.
Все замирает, все смолкает вокруг.
Иногда Крис боится сама себя. Своих желаний. F[…]ck it! Она тоже играет со смертью и когда-нибудь обязательно проиграет. Но до тех пор она должна кое-что успеть. Только это и удерживает ее здесь.
И еще машкин голос.
У этой странной девочки волшебный тембр. Она могла бы петь расписание электричек, и ее слушали бы не отрываясь.
Это взрыв шаровой молнии. Это crash.
«Умру без ласки», – поет она прямо сейчас. «Боль свою затая-я». Голос взбирается наверх, обламывается и начинает заново.
Ну что за идиотский текст, думает Крис. Ты не умрешь. Я не дам тебе умереть.
«Всегда быть в маске – судьба – мо-о-я[2]». Кто придумал тянуть эти долбаные четыре такта? Не посади голос, дурочка, думает Фил.
Рояль смолкает.
Аккомпаниатор поворачивается на своем круглом стуле и смотрит на Машу:
– Хорошо то, что хорошо кончается. Как говорят в нашем культурном сообществе, я хз, что с вами делать.
Крис чувствует глухую ненависть к этому человеку. Маша бледнеет – хотя дальше уже некуда.
– Только в обморок не падай, – говорит Фил. – И давай-ка, сними наконец свой респиратор. Тебе же дышать нечем.
Маше уже все равно.
Кусок темной материи остается в ее руке. На ее подбородке и шее – кошмарный шрам наискосок, будто кто-то рубанул ее саблей наотмашь и чуть не снес голову. Но это всего лишь операционный шов.