Петр дотянулся до медного блюда, наполненного желтыми сливами, взял одну и метко пульнул ее в Басира. Слива пробила «Аль-Машрик» и вызвала брань иракца.
– Что ты?! Как мальчишка, Кабир! У меня сын был… – Басир вздохнул. – Вы похожи.
– Был? – тихо спросил Горюнов, будто не хотел, чтобы его вопрос услышали.
Напарник не ответил и снова зашуршал газетой. А Петр начал со стоном подниматься. Когда все же встал, поймал на себе сочувствующий взгляд друга.
– Может, тебя растереть? – Басир сложил газету, выбрался из кресла и потянулся. – Впрочем, от контузии мази и растирки не помогают. Я же тебя предупреждал насчет ИГИЛ[2]. Чего тебя туда понесло? Ты вроде не мусульманин. Что головой качаешь? – щелкая шлепанцами по кафельному полу, он приблизился и встал на пороге служебной комнаты. – Ну, пусть и мусульманин, но я не замечал тебя за усердными салятами.
– Твоих коллег из иракской армии я встречал в Сирии предостаточно, – Петр сел на низкий топчан, покрытый серо-бежевым, потертым и не очень чистым ковром, и прислонился к прохладной каменной стене. Он перебирал старые четки из оливы со стертыми бусинами.
– Бывших коллег, – уточнил Басир и засмеялся, показав крупные белоснежные зубы. – Дожили. Не прошло и трех лет с нашего знакомства, и я чувствую, ты вдруг возжаждал откровений.
– Если до сих пор откровений не последовало, то чего уж, – пожал плечами Горюнов, уставившись на муху на стене. Она была довольно упитанная, и Петр справедливо опасался, что муха выжидает удобный момент, чтобы атаковать блюдо со сливами. Они источали довольно сильный аромат, который то и дело наплывал вместе с очередным витком потолочного дребезжащего вентилятора. – Хотя, заметь, я не стал от тебя скрывать, что эти месяцы провел не во Франции у родственников, а в Эр-Ракке, в самом центре чертова халифата.
– Ая-яй, Кабир, дорогой, я бы поостерегся кидаться такими словами. В Багдаде полно вербовщиков и сторонников ИГИЛ.
– Ну ты же меня не выдашь. – Петр с удивительной меткостью запустил сливой в муху и попал. – Ты ведь игиловцев не любишь, хоть и суннит… Ты старый, опытный лис. Тебе сколько? Около пятидесяти?
Басир потер лоб, словно пытался разгладить лесенку морщин. Смуглый, он выглядел бы довольно молодо, если бы не эти морщины и седина на плоской макушке, которую обычно скрывала гутра.