– По моему приказу солдаты обязаны оставаться вне стен города. Тот, кто посягает на честь, достоинство или собственность его жителей, должен быть казнен. – Герцог взглянул на офицера: – На заре повесить обоих на площади. Объявить в лагере, в чем заключалось их преступление и какое они понесли наказание. Около виселицы выставить охрану. Городскому глашатаю каждый час сообщать населению, что оно может положиться на справедливость своего повелителя.
– Что он говорит? – испуганно спросил юноша старшего гасконца, так как герцог, обращаясь к офицеру, перешел с французского на итальянский.
Гасконец не ответил, только с ненавистью посмотрел на герцога. Борджиа повторил приговор по-французски:
– Вас повесят на рассвете в назидание остальным.
Юноша вскрикнул – казалось, его пронзила невыносимая боль – и упал на колени.
– Пощадите, пощадите! – зарыдал он. – Я слишком молод, чтобы умирать! Я не хочу умирать! Я боюсь!
– Уведите их, – сказал герцог.
Юношу подняли на ноги, он всхлипывал и продолжал что-то кричать. Второй гасконец, задыхаясь от ярости, плюнул ему в лицо. Пленников вывели. Герцог повернулся к Агапито да Амале:
– Проследи, чтобы их исповедовал священник. Меня будет мучить совесть, если они предстанут перед своим Создателем, не получив возможности покаяться в грехах.
Секретарь, чуть улыбнувшись, кивнул и вышел из зала. А герцог – по всей видимости, в прекрасном расположении духа – обратился к кардиналу и Макиавелли:
– Надо же быть такими дураками. Непростительная глупость – продавать краденое там, где крадешь. Могли бы выждать и без всяких хлопот продать серебро в… Болонье или во Флоренции… – Тут он заметил серебряных дел мастера, переминавшегося с ноги на ногу у самых дверей. – Что ты тут делаешь?
– Кто отдаст мне деньги, ваша светлость? Я – бедный человек.
– Ты хорошо заплатил за эти вещи? – учтиво осведомился Эль Валентино.
– Я заплатил столько, сколько они стоили. Эти мерзавцы запросили слишком много. Я же не могу торговать себе в убыток.
– Пусть это послужит тебе уроком. Впредь не покупай серебра, если не уверен, что оно попало к продавцу честным путем.
– Я разорюсь, если потеряю эти деньги, ваша светлость.
– Убирайся! – взревел герцог, и бедняга шмыгнул за дверь, как испуганный кролик.
Эль Валентино расхохотался.
– Еще раз прошу извинить меня, что пришлось прервать нашу беседу, – обратился он к Макиавелли. – Но полагаю, суд должно вершить скоро. Я хочу, чтобы мои подданные знали: они всегда могут прийти ко мне, если с ними дурно обошлись. Во мне они найдут справедливого судью.