Отказавшись от ужина у Григорьевых, объясняя сие действие как занятость по службе, Бурмин вернулся домой. Ожидавший его Антон, встревоженным голосом сообщил: «Александр Николаевич, посыльные были-с, тревога в части». Затем, по просьбе Александра, подал ему обмундирование, снаряжение со словами: «Ваши доспехи, мин герц! Сегодня я с Вами. Возможны-с сборы. Виноват-с», – Антон всегда добавлял «с» и извинялся, когда сообщал неприятную, как ему казалось, новость.
Александр, переодеваясь, вспоминал возлюбленную, мысленно называл её имя. Когда же с одеждой было закончено – придирчиво оглядел себя в зеркале, улыбнулся, представив, как они с Татьяной будут смотреться в нарядах для венчания, и, вздохнув, произнёс: «Антон, в часть!»
В части царила атмосфера напряженности. Офицеры стояли в стороне от солдат. Подчинённые как-то особо свободно чувствовали себя в присутствии отцов-командиров. Отдав честь и кивнув друзьям, Александр Николаевич легко поднялся по ступенькам и вошёл в штаб. Докладывая начальнику штаба о своём прибытии, встретился с его взглядом. Что-то новое проявилось во внешнем облике этого человека: на благородное лицо Павла Андреевича легла печать заботы и грусти. Казалось, этот человек знает гораздо больше…
Офицерское собрание.
Полковник Орехов В. Г., волевой, требовательный командир части, доводил требования Временного правительства, политическую обстановку внутри страны. В каждом слове чувствовалась личная искренняя боль за происходящее в России. В конце доклада полковник Орехов призвал: «Господа офицеры, я попрошу, я требую ужесточить контроль над своими подразделениями. Как можно чаще присутствовать в среде починённых вам солдат. Докладывать обо всех происшествиях мне лично. Штабу взять под жесткий контроль вольнодумцев. Мы имеем отборные войска. Но нельзя допустить искажения фактов. Со следующего дня штабу отработать график, доложить новый
порядок и обязанности офицеров, назначенных для суточного пребывания в казармах. Всё! Павел Андреевич, у Вас имеется что добавить?» Помещение офицерского собрания освобождалось медленно. В тревоге за будущее страны и при этом, ясно видя военную нестабильность в ней, но, еще не чуждаясь слова «голь» ибо в русском значении не было понятия: бедный русский – кровный враг богатому (обеспеченному) русскому, офицеры расходились по квартирам. Опытные воины усматривали искус, состряпанный чуждыми и грязными руками в начинающейся вражде между расслоениями, так сказать классами, общества. Молодые офицеры при этом, как всегда, держались отдельно. Их пока волновали только собственные проблемы. Вот и сейчас к Бурмину обратился поручик Андрющенко: