А вот нацистов, он не любил. Наблюдая за подозрительной активностью внизу, на раскинувшемся между домами рыночке, Тёплиц зажёг папиросу с интересом подсчитывая бегающих внизу солдат, гестаповцев, а также других людей в тёмной одежде, хоть и штатской. Глаз у него был намётанный.
Почему не любил гитлеровский режим, не торопился тянуть руку в приветствии, не разделял всеобщей истерии и выкинул радио, из которого круглосуточно несся визг их нервного фюрера?
Он помнил коричневорубашечников ещё бандой задир и пьяниц, которая после войны промышляла рэкетом, а потом вдруг каким-то чудом вознеслась на вершину власти. Особенно Тёплица воротило от их национальной политики. Они делили людей на полноценных и испорченных. Что за чушь? Каспар вырос вместе с ребятами разных национальностей, каких в Германии всегда было предостаточно. Лучшими его друзьями были еврей и поляк. А теперь что? Первых мы приравниваем к чудовищам и уничтожаем, а вторых к умственно отсталым. А ещё они жгли книги, – некстати подумалось ему.
Если бы только Янек знал, что эти гады вторую неделю творили на его исторической родине. От Варшавы, поди, одни угольки и развалины остались. Может и лучше, что он погиб ещё до войны на стройке. Германия больна, но лечить её некому.