Я уставилась на пульт в ее руке.
– Мне что, нельзя уже посмотреть телевизор?
Она глубоко вздохнула.
– Я хочу с тобой кое о чем поговорить.
Мамины разговоры никогда не сулили ничего хорошего. Они всегда были о чем-то неприятном: например, разговор о том, что моя бабушка умерла; разговор о том, что мама и папа собираются переделать нашу игровую комнату в кабинет для папы; и самое ужасное – разговор о С-Е-К-С-Е, который был настоящим апогеем неловкости. Тактика моей мамы в неловких ситуациях заключалась в том, чтобы проходить через них настолько мучительно медленно, насколько это вообще возможно. В той конкретной беседе она подробно рассказала о различных видах контрацептивов и обо всех известных человечеству заболеваниях, передающихся половым путем, и все это привело к тому, что мне надолго расхотелось думать о сексе. Я даже задумалась тогда, не податься ли мне в монахини.
Но это было что-то другое. Мама выглядела смущенной. Почти испуганной. Что-то определенно было не так.
– Ты в порядке?
– Конечно! – ответила она бодрым тоном, явно солгав.
– Я что-нибудь не то сделала? – спросила я, прокручивая в голове возможные причины ее необычного поведения.
– Вовсе нет, – быстро ответила она. – Ты… я люблю тебя.
Несмотря на то что мне было приятно, внезапное признание мамы в любви меня смутило.
– Мама, серьезно, в чем дело? Ты меня пугаешь.
Мама пригладила свои и без того прямые волосы.
– Может, пройдешь на кухню? – Затем она окликнула сестру, глядя наверх. – Даниэль, спустись, пожалуйста.
Подойдя к распашной двери, мама открыла ее передо мной. Желая поскорее разобраться в этой странной ситуации, я шагнула в кухню.
Там было жутко тихо, как в одной из тех звуконепроницаемых комнат, где обитые мягким материалом стены поглощают любой шум. Казалось, что воздух здесь куда-то подевался.
За нашим кухонным столом сидела девушка-подросток.
Она выглядела примерно моей ровесницей, у нее были блестящие черные волосы, которые длинными мокрыми прядями свисали за спиной. Ее худые плечи были ссутулены, и создавалось впечатление, что она пытается от чего-то укрыться. От чего именно, я не могла понять. На ней была слишком большая ей розовая толстовка, на которой красовалась нарисованная блестками кошка. Выглядела эта толстовка так, как будто долго валялась где-то скомканной. Из-за объемной кофты девушка казалась еще тоньше, чем была, а манжеты толстовки свободно болтались вокруг ее хрупких запястий. На ней были синие штаны, какие носят в больнице моей мамы. Выглядело все это так, как будто ее одевали в больничном бюро находок.