У меня всегда была склонность к науке и механике. Я проводил много времени на чердаке, где у меня была электронная лаборатория, и постоянно экспериментировал с небольшими новыми приспособлениями.
Будучи ребенком, я разбирал в доме все, что мог. Я разбирал часы и обычно заставлял их работать вновь, хотя у меня оставалось несколько лишних деталей.
Мне было, наверное, девять-десять лет, когда я разобрал пианино. И успел его снова собрать как раз перед приходом отца.
Я помню, как однажды вынул стальную пружину из граммофона марки «Виктрола» и, боже, как трудно было вернуть ее на место! На это мне потребовалось несколько дней, но в те дни граммофон не использовали, и это сошло мне с рук. В конце концов, я с огромным усилием втиснул эту упругую стальную пружину обратно на место, и «Виктрола» снова заработала.
Родители знали эту мою склонность и всегда предупреждали: «Не трогай!»
Первые разобранные мною часы не заработали, когда я их собрал.
Я помню, как меня поймали на чем-то другом.
Мне было девять лет. Мне сказали, что я могу брать в магазине все, что хочу. Это привело к тому, что я стал брать сигареты.
На это меня воодушевляли ребята из моей компании. Я брал пачку сигарет «Лаки» (они все еще существуют). Затем мы перешли на «Кэмел».
Мы собирались по ночам на отцовском сеновале, где лежало сено для лошадей, и чувствовали себя крутыми парнями, покуривая сигареты. Однажды в субботу мы даже попробовали сигары, после чего пошли кататься на качелях, висящих над сеном. От сигар появилась ужасная слабость и тошнота, после чего интерес к ним полностью пропал.
Мне было так плохо, что моя мать не могла этого не заметить, хотя я и пытался это скрыть. Из страха быть разоблаченным, я очень просил ее не вызывать врача.