– Это твоя заслуга, – сказала девушка, – но никак не моя. Где ты так научился танцевать танго в Неукене? Может, ты родился в Буэнос-Айресе?
– Если бы я родился здесь, то и танцевал бы как все, – рассмеялся Василий и вдруг осекся, словно его ударило молнией: взгляд Глоу, ничего не значащий для остальных в этот момент, пронзил его сердце.
Василий собирался весело поболтать с Глоу, но не мог вымолвить даже слова, словно на него наложил кто-то заклятие немоты. Он хотел рассказать про странного друга деда – то ли уголовника, то ли политического беженца из Уругвая, – который, скрываясь несколько лет от властей в начале нулевых годов, жил то на ферме у отца, то у самого деда, и который научил его внука азам капоэйры, а заодно и танго. У деда был небольшой виноградник в предгорье Анд, еще дальше на запад от хозяйства отца, и там же была начальная школа, организованная выходцами из России, и в которой он обучался вместе со своими сестрами. Этот приятель деда, не зная, куда деться от скуки, и предложил, как бы за счет оплаты за предоставленное убежище, себя в качестве тренера по капоэйре, а в перерывах – преподавателя танго. Партнершей во время танцев охотно соглашалась стать старшая из двоюродных сестер (у Василия кроме него в семье была еще младшая сестра, а у брата отца – две дочери) – так сам Василий стал воспринимать танго как некое продолжение капоэйры: некое расслабление после тяжелого труда. Отчего и образовался его такой холодный стиль в танце, если смотреть со стороны, но в то же время он, своими неуловимыми движениями тела, умел давать почувствовать партнерше, какой элемент будет в следующее мгновение, что было бесценно в танго. Все это хотел рассказать Глоу Василий, но не знал, с чего и как начать.
Так он, в оставшееся время до отъезда, и ходил чуть на расстоянии от Глоу, боясь к ней приблизиться, но в то же время горя желанием взять ее за руки и пойти гулять в одиночестве с ней по ночным улицам Буэнос-Айреса. Все в компании обратили внимание на его изменившееся настроение, но Василий сослался на то, что у него сильно стала болеть голова.
Василий полагал, что это временное влечение к незнакомой девушке пройдет, когда он вернется в Неукен, но оно только усилилось, перейдя в какое-то чувство одержимости и даже тяжёлого психического расстройства. Он стал иногда пропускать занятия; на лекциях сидел и ничего не понимал, что говорят преподаватели; стал замкнутым. Самое смешное было то, что Василий почти ничего не знал про Глоу. У него не было даже номера ее телефона. Он довольно плохо был знаком и с ее сестрой, поэтому просто так подойти и спросить у нее телефон Глоу, было, по крайней мере, неудобно. Пытаясь найти ее страницу в социальных сетях, он ничего не обнаружил, что было немного странно. Василий сам не понимал: почему он так усиленно скрывает свои чувства от всех, включая самого себя, и при этом страдает на абсолютно пустом месте? Пытаясь анализировать в минуты трезвости свое состояние, он никак не мог понять: мучается он от любви или же от ее отсутствия?