– Ты немаленький, Марино, ты…
На большом экране в довольно уютном офисе команды показывают кадры с аварии Марино. Стоит мертвая тишина. Мы видим огонь, осколки и части болида, продолжение движения машин, но на более низких скоростях, маршалов, которые спешат к месту аварии. А вот Майка в кадре нет.
Я чувствую, как немеют руки, затем ноги. Уже не понимаю, как вообще можно стоять, когда все тело оцепенело от страха.
Шепот слышится позади.
«Это плохо, если не показывают гонщика. Что-то случилось…».
Мне стоит многого, чтобы не повернуться и не прокричать на весь пит-лейн, что с ним все в порядке, он просто… Не в кадре.
Этот придурок не может умереть!
– Двенадцатый номер в порядке, – слышу и облегченно выдыхаю. Мы все это делаем.
Затем Майк попадает в объектив камеры. Внешне с ним и впрямь все в порядке: черный комбинезон, растрепанные волосы, поджатые от переживаний губы и бегающий взгляд.
Мой выдох рваный.
Делаю шаг в попытке выбежать к нему, но осекаюсь. Нельзя, не пустят. Глупо.
– А где сейчас Майк? – спрашиваю.
Я помощник его менеджера. Мне можно ответить, я вправе это спросить. Голос при этом неровный, дрожащий.
– В медицинском кабинете.
Вылетаю из офиса и несусь в незнакомую мне часть. Там такое скопление людей, что меня никто не замечает. Опускаю взгляд и прислушиваюсь. Чужие голоса глушит пульс. Грудная клетка разрывается от биения сердца.
А если бы я не пожелала ему разбить башку об ограждение, Марино пришел бы сегодня подиум? Чувство вины какое-то необъятное. Ни его поступки, ни слова не стоят того, чтобы Майк лишился жизни, пусть он хоть трижды придурок!
Я дожидаюсь, пока кабинет, в котором находится Майк, опустеет, и замираю.
Стучусь и выжидаю ответа. Его, надо полагать, не было бы при любом раскладе. Это же Марино!
– Я войду? – спрашиваю и все же опасаюсь, что в меня что-то полетит. Хорошо, если это будут итальянские ругательства, а не всякие стеклянные баночки с полок медкабинета.
Майк лежит. Его руки перебинтованы, в воздухе пахнет сгоревшей резиной и пластиком.
Живот крутит от увиденного. Наверняка он испытывает адскую боль. Сколько нужно времени, чтобы обезболивающее, которым обкололи моего итальянского гонщика, подействовало?
– Ты как? – задаю вопрос дрожащим голосом.
Сердце не на месте.
Резко наше прошлое обнуляется. Это сложно представить, потому что боль еще преет внутри. Но я ведь могла потерять Майка. Было чертовски страшно.