Младенец притих в крепких объятиях, успокоился, сунул в рот кулачок. Существо замерло на миг, остановившись на самом краю высокого обрыва. А потом прыгнуло в воду, прижав к груди свою маленькую ношу, и тут же ушло на дно. Круги на воде поползли в разные стороны, слились с крупной рябью волн, гонимых ветром к берегу…
Ураган еще долго буйствовал над лесом и озером, ломая и вырывая с корнями кусты и деревья, кружа в воздухе листья и гнилые коряги. А потом все стихло так же внезапно, как и началось. В синих сумерках, медленно опускающихся на землю, заквакали на разные лады лягушки, и где-то в вышине запела свою вечернюю грустную песнь озерная камышовка. Лес затих, погрузился в сон, укутавшись густыми сумерками. Все у Зеленого озера стало так, как прежде, будто ничего тут и не случилось.
***
Пять лет спустя
В окне дома на самом краю деревни виднелся тусклый свет. Осенняя ночь уже давно заволокла узкие, извилистые улочки густым, холодным туманом, в темноте виднелись лишь иссиня-черные силуэты деревянных домов. Деревня спала, укрытая тихим безмолвием. Даже собаки, и те не лаяли – прятались в деревянных будках или под крылечками, спали, прикрыв носы всклокоченными хвостами. Ночь плыла над деревней, посылая всему живому крепкий сон, но в домике у самого леса все же не спали: около дрожащего огонька свечи сновала туда-сюда темная тень. Седовласая старуха ходила по избе, скрипя половицами, шептала что-то неразборчивое себе под нос, шумно, со свистом вздыхала.
Старуха была не одна, из темного угла кухни доносились глухие стоны. Молодая обнаженная женщина сидела на полу, ее пропитавшаяся кровью сорочка лежала рядом. Тяжелая грудь, прикрытая длинными черными волосами, свисала до круглого беременного живота.
– Воды… Дай воды… – прохрипела женщина, глядя умоляющими глазами на старуху.
Та зачерпнула деревянным ковшом воды из ведра, стоящего у дверей, и поднесла ковш к сухим, потрескавшимся губам женщины. Сделав несколько жадных глотков, роженица снова застонала. Старуха вытерла пот с измученного лица, похлопала женщину по спине, а потом, согнувшись, заглянула туда, откуда должен был выйти ребенок.
– Терпи, Иринушка, недолго мучиться осталось… – тихо проговорила она.
– Да как такое вытерпеть, бабушка Пелагея? Хуже смерти эта мука! – закричала женщина.