Здесь склон становился чуть более пологим и оттого – застроенным. Забавные дома – с одной стороны в три-четыре этажа, с другой в один, – лепились к земле, а между ними вились десятки лестниц и тянулись паутиной провода.
– Они выложены цветной плиткой, – пояснила я, когда мы подошли к перилам. – Вон, где почистили, немного видно. Летом здесь очень красочно.
– И так хорошо.
Тут и правда было хорошо. Солнце разбросало по снегу золотые блики, а ветер гнал по склону блестящую серебром поземку. По правую руку горел фонарями кампус, а слева мигал трамвайными огнями серпантин.
– А во-он там, – я перегнулась через перила и вытянулась, – такое темное, видишь? Это станция канатной дороги. Ее уже много лет строят, но так и не запустили.
Арден стоял чуть позади, и, наверное, станции ему не было видно. А выпрямившись, я вдруг обнаружила, что он как-то естественно приобнимает меня за талию.
Постояла. Взвесила. Через плотную ткань пальто и пушистый шарф я не чувствовала ни чужого тепла, ни его близости, но рука оказалась неожиданно тяжелой.
Лежит прилично, можно сказать – культурно. И перчатки опять же.
И вообще, взрослые ж люди.
Я скосила взгляд в сторону и поняла, что Арден оперся свободной рукой на перила, чуть склонился, и наши лица оказались на одном уровне. Нос у него, конечно… только на монетах и чеканить, – для всего остального можно было бы обойтись носом и попроще. Глаза темные, не разглядеть, какого цвета; волосы выбиваются из-под шапки.
А губы тонкие, по-мужски бледные.
Арден смотрел на меня будто бы с ожиданием, и я смутилась. Неловко облизнула губы. Снова посмотрела ему в глаза и совсем растерялась.
Мне кажется, или он и правда хочет чего-то такого?
Я зажмурилась и почти сразу ощутила легкое касание в уголке губ, и еще одно, и еще – пока я не ответила рваным выдохом.
Мне влажно. Немного странно. Дыхание теплое, а губы холодные, но я быстро отогреваю их своими; чужие ресницы щекочут лицо.
Арден чуть сдвинулся в сторону, распрямился, обнял меня второй рукой. Мне пришлось привстать на носочки, чтобы не разрывать касания губ, – носы все-таки мешаются, но можно чуть склонить голову – и я кое-как подстроилась под движения, коснулась чужих губ языком и пустила его глубже.
Поцелуй был теплый, медленный и безвкусный. Я раскатала воздух по небу, мой спящий зверь насторожил уши, поднял нос; артефакт болезненно нагрелся, и я сглотнула предчувствие запаха.