Ладно хоть почерк хороший, на том спасибо.
Потерпев поражение на теоретическом поприще, я решила зайти с другой стороны. В конце концов, для того чтобы делать, что нужно, не обязательно понимать, как оно все работает. Можно просто выучить, какой клей для чего подходит, – их всего в мастерской штук пятнадцать, невелика проблема.
Здесь Арден совсем расслабился и расхулиганился: сманивал мою ладонь в свои пальцы и поглаживал, целовал, покусывал.
А в какой-то момент заявил:
– Ты такая серьезная!
И стоило бы, наверное, огрызнуться, – но я покраснела. И, синхронно убедившись, что мастер Гаррес увлечена монографией, мы поцеловались.
Было что-то в том, чтобы целоваться быстро, коротко, опасаясь быть увиденными.
И мне, пожалуй, начинало нравиться. От его губ, от вкуса его дыхания, от тепла, от близости – от всего этого душераздирающего комплекса ужасно глупых вещей у меня ускорялось сердце и дурманился разум. Я вся делалась какая-то веселая и хмельная, будто оказалась вдруг в нужный момент в лучшем месте Леса.
И торопиться незачем, и идти некуда, – потому что вот же оно, то самое, твое. Не нужно больше бежать, можно замереть вот здесь – и остаться, раствориться в этих касаниях, покориться ощущениям и начать наконец жить.
– Мы так ничего не выучим, – почти жалобно сказала я, с трудом от него отрываясь – в очередной раз.
– Бутираль фенольный, – невнятно сказал Арден, – в желтом тюбике. Какой-то из видов можно развести и бухнуть, но лучше не надо.
– Пожалуйста, не надо.
«А ведь это еще только клеи, – рассеянно подумала я. – Страшно представить, что будет со смывками и очищающими пастами, мама дорогая».
Так и занимались, – признаться честно, не слишком продуктивно.
– Слушай, – Арден опять юлил: я отказывалась складывать за него турмалиновый оберег, а ему, очевидно, это занятие не приносило особой радости, – а какие в Огице есть мастерские?
– Чтобы без клея? Никаких.
– Да нет, вообще. Чтобы знать, куда стремиться! Ты же наверняка их все знаешь.
– Ну, положим, не все…
Я тоже успела заскучать, – работа над амулетом продвигалась довольно медленно, – и с готовностью отвлеклась на новую, чуть менее заумную лекцию.
Огиц вырос при университете, и в нем не было ни промышленности, ни сельского хозяйства. Зато выпускники, не пожелавшие покидать город, создали здесь крупные профессиональные сообщества.