Он кивнул.
Конечно, это была ложь. Выход не единственный. Но самый простой.
– Папа, пожалуйста… – Я не должна сдаваться так легко. Он может догадаться.
– Эмили, это твой долг перед семьёй!
Я вздохнула:
– Когда?
– Сегодня ты едешь на смотрины, – строго сказал отец.
Мне большого труда стоило не запрыгать от радости.
Вот может же судьба, когда хочет!
Глава 2, в которой Эмилия выясняет, что это – выход не только для неё
На лице отца промелькнула хитро-довольная ухмылка. Он считал себя гениальным дельцом. Я не могла быть к нему столь жестокой, чтобы открыть глаза на правду. В делах он не то что абсолютно бездарен, но очень близок к тому. Пока была жива мама́, она ненавязчиво подсказывала ему правильные решения. Но так, что папа́ считал, будто он сам всё придумал. В итоге в доме царил покой и достаток.
Всё изменилось, когда мамы не стало.
Отец, приученный мамиными стараниями считать себя финансовым гением, решил продолжать в том же духе, но что-то не задалось. Он искренне полагал, что ему просто не повезло. Вот в следующий раз повезёт обязательно. Нужно ли говорить, что судьба-злодейка вновь была несправедлива? А всё потому, что мама у нас была чудо какая затейница. Вот кто обманывал как дышал! Так умела соврать, что кто угодно поверил бы.
И к чему это привело?
Нет, ложь – зло. Даже ложь во спасение. Поэтому я не вру. Принципиально. Никогда.
Просто не всегда говорю правду.
Или всю правду.
Но это же совершенно другое!
Тем более что иногда правда только мешает. Вот как сейчас.
Отец дал указания, к какому часу мне следует быть готовой, и, тщетно скрывая самодовольство, поспешил оставить меня.
Я открыла гардероб, решая, что выбрать. Какое впечатление нужно произвести на этого нэрр-герцога, чтобы он понял, что я – идеальный вариант тринадцатой жены? Наверное, что-то нейтральное. Миленькое, но в меру. Что-нибудь в цвет глаз? Или розовое, чтобы казаться невинной фиалкой? Нет, а если он дурочек не любит?
Впрочем, судя по продолжительности браков, он никого не любит.
Или любит разнообразие.
Так. Решено. Скромное платье цвета пыльной розы, отделанное кружевом, и шаль в тон, но более тёмного цвета. Всё же я уже не дебютантка. Но ещё и не старая дева.
В дверь снова постучали. Отец направил камеристку.
– Входи, – позволила я.
– Входи-те, – с акцентом на последний слог поправила меня входящая нэйра Ода, моя мачеха, и закрыла дверь на крючок.