Тренировки, которые устраивал для него Бальтазар, были пытками. Наёмники, обучающие его, не щадили ребёнка. Они били его до тех пор, пока он не начинал двигаться быстрее, не выдерживал удары дольше. Ему бросали вызов на каждом шагу, заставляя сражаться с противниками, которые превосходили его ростом, силой и опытом. Если он проигрывал, его наказывали. Если побеждал – его ждало ещё более сложное испытание.
Время от времени в замок привозили зверей – огромных медведей с дальнего севера, львов из пустынь юга или даже тварей, о которых ходили легенды. Бальтазар заставлял своего сына сражаться с ними, не давая ему ни единого шанса на отступление. Каждая рана, каждый шрам на теле Эндориана были для лорда Бальтазара доказательством того, что его методики работают.
– Слабость – это смерть, – твердил Бальтазар, стоя над сыном, который, израненный и обессиленный, едва мог подняться на ноги. – Если ты хочешь выжить, ты должен стать жестоким. Люди будут уважать только тех, кого они боятся.
Эндориан молча выслушивал эти слова, сжимая кулаки, его тело дрожало не от страха, а от боли. Он не знал, что такое ласка или сочувствие. Материнская нежность ушла вместе с леди Эльвирой, а его отец заменил любовь суровой дисциплиной. Слезы были ему чужды, как и сама идея слабости.
Среди мрачных стен замка Дракенхольм мальчик рос, постепенно превращаясь в юношу, чьё сердце становилось столь же холодным, как зимние ветра, гуляющие по коридорам его дома. В его жизни не было друзей, лишь враги, которых он либо сокрушал, либо превращал в покорных подчинённых. Бальтазар гордился сыном, но не видел в нём ребёнка, а лишь то, что он сам хотел видеть: будущее воплощение своей силы.
Каждый день Эндориана был пропитан болью, кровью и тьмой. Но глубоко внутри него, скрытое от всех, теплело нечто, чему пока не было названия.
Однако, несмотря на суровость своей жизни, в душе Эндориана начали прорастать сомнения. Каждая битва, каждый разящий удар его меча оставляли невидимые шрамы не только на его теле, но и на его сознании. Иногда, поднимая клинок над очередным врагом, он замечал, как его рука едва ощутимо дрожала. Глаза тех, кого он убивал, словно запечатлевались в его памяти, преследуя его в снах и даже наяву. Их отчаяние, страх, мольбы обернулись призраками, которые стали частью его ежедневного существования.