Сидя за большим дубовым столом в просторной комнате, выполненной в спокойных бежевых тонах, он, сложив руки, смотрел в лежащий перед ним документ. Яркий свет выливался из окна прямо позади, затемняя фигуру и сливая её с высокой спинкой кресла. В дверь вошла секретарь.
– Вот ваш чай с «любой ягодой», – сказала она, аккуратно поставив чашку на стол.
– Благодарю, – безразлично ответил директор, не прерывая чтения. – Как поживает платёж по Киннерс-плэйс, Мелисса?
– Прошёл сорок пять минут назад.
Хмыкнув, директор взял со стола карандаш и миниатюрной галочкой отметил очередной заинтересовавший его пункт в договоре, который он со всем тщанием изучал, как в принципе и любой другой документ, попадавший ему в руки и, тем или иным образом, касавшийся его интересов.
– Значит, мистер Уоллес всё-таки-и…? – нарочито протянул директор.
– Очевидно, что именно так и произошло, сэр, – сказала секретарь сдержанно улыбнувшись ему в лоб.
– Как жаль, что мистер Уоллес не смог осуществить свою дерзкую мечту.
– Если позволите, то господин Уоллес сам не ведал чего хочет, сэр, – холодно ответила Мелисса. – Вы лишь помогли ему определиться.
Директор снова хмыкнул, глядя в договор словно разглядел между строк микроскопическую мушку, которую так долго искал и не преминул придавить её кончиком карандаша.
– Документы уже отправлены, – словно прочитав его мысли, произнесла секретарь.
– Знаешь, Мелисса, – сказал так же холодно директор, подчеркнув ещё один речевой оборот в документе волнистой линией, – если бы я стал военным командиром, а твои слова – пулями, то ты без сомнения была бы моим лучшим снайпером.
– Почту за комплимент, сэр, – вновь аккуратно улыбнулась ему секретарь.
– Это он и был, дорогуша.
Секретарь едва кивнула и удалилась.
В комнате царила тишина, было слышно тиканье настенных часов. Отложив документ и положив рядом параллельно с ним карандаш, директор задумчиво повернулся к окну.
Напротив, через дорогу, за чёрной, совсем ни к месту, оградой виднелся Сайнт Филипс.
Вид собора действовал на управляющего благотворно, позволяя быстро собраться с мыслями, коим он старался не давать никакого спуску во время работы. Определённо убеждённый в том, что мозг должен работать скорее не как часы, а как отлаженный двигатель автомобиля, он верил в то, что мыслительные процессы должны всегда работать на оптимальных оборотах, и никакого излишнего ускорения допускать было нельзя, чтобы потом не пришлось основательно тормозить перед внезапно выглянувшим из-за бугра поворотом.