Ей было семь, и вряд ли она мыслила такими сложными и абстрактными категориями, но годы спрессовали чувства и фантазии, отшлифовали тот первый камушек решений до алмаза, и ей нравилось любоваться его блеском, а значит и собственной предопределённостью и избранностью. Как не крути, но каждое слово-клей желает стать частью бессмертной цитаты, так и с людьми: даже самые заурядные из нас иногда мечтают вынуть из камня меч.
Она полюбила непритязательную простоту и с головой окунулась в потоки слов, что дарили ей новые миры и жизни, новые знакомства и новых друзей. И пусть они никогда с ней не заговаривали, зато она их всегда внимательно слушала и в минуты горя и радости незримо была рядом.
Иногда она представляла, что и у неё есть такой же невидимый друг, увлечённый историей её жизни. И то, что для неё растягивалось на долгие часы, месяцы и годы, для него могло пролетать так же быстро, как шуршали страницы под её пальцами. Эти фантазии были столь сладки, что увлекали её без остатка. Но после. После она вздыхала, ощущая лишь соль и горечь. Она лишь клей, маленькая и незаметная в безбрежной глади серого осеннего моря и годная лишь на то, чтобы однажды вобрать частичку рассвета светила, проводить слепым взором его закат, или, среди прочих, остаться незамеченной в его тени. Камешек на галечном пляже…
Но раз проклюнувшаяся мысль зрела, набухала, пускала корни. Лимб реальности, в котором она прибывала в промежутке между завершением одной книги и началом следующей, неизменно возвращал её к этой фантазии.
Шли годы. Кожаная обложка альбома потёрлась, а слова заполнили страницы несколькими слоями. Как и воспоминания – новые перекрывали старые, и даже самые яркие бледнели под тяжестью лет.
Однажды её собственная история, подчинённая линейному бегу времени, перевалила за середину. Дни теперь летели как недели, а сезоны сменялись слишком быстро. В очередной раз она блуждала по кругу личного лимба, заглядывая в темноту бесконечной пустоты, ожидая, когда из неё явится слово, а следом и свет. В тот миг, охваченная мраком печали и тоски, она подумала, что хотела бы сама стать книгой и поселиться в сердце хотя бы одного читателя. И тогда, впервые за полвека, вместо того чтобы взяться за чужую новую историю, она вышла на улицу и пошла не к книжному магазину, а совсем в другую сторону.