С тех пор Харбона всегда стоял по ночам возле ложа царя Артаксеркса, хотя тот давно вырос, превратился в мужчину, завел себе наложниц и жен. Самый молчаливый евнух во дворце, Харбона каждую ночь таился за царским пологом, не выдавая своего присутствия даже дыханием. Он стоял, прижав к животу кувшин с родниковой водой, которую по утрам подавал испить царю. Такой порядок соблюдался с незапамятных времен. Вода Харбоны не могла оказаться отравленной: евнух непременно пробовал ее сам за несколько часов до рассвета и потом чутко прислушивался, не начнутся ли в его внутренностях внезапные судороги.
Старый Харбона давно был готов в любой момент отплыть на лодке смерти в страну вечного сна и покоя, но его жизнь больше прежнего была нужна царю.
Давно прошли времена, когда по ночам Харбону искушали хитрые и злые дэвы, надавливая ему на глаза и напуская сладкие сновидения. Теперь старый евнух вовсе разучился спать. Никто во дворце не знал, когда Харбона отдыхает. Его невзрачную фигурку в любое время можно было видеть прислонившейся к одной из колонн тронного зала на почтительном, но доступном расстоянии от любимого царя. Нельзя было в точности сказать – то ли он дремлет с открытыми глазами, то ли, наоборот, зорко смотрит по сторонам.
Многие во дворце завидовали высокому положению Харбоны. Он был причислен к семерке главных евнухов, кто мог свободно служить перед лицом царя. Но никто не знал, что Харбона уже почти ослеп. Предметы и лица, в том числе и божественный лик Артаксеркса, он различал нечетко, словно глаза ему завесили тряпицей из серой шерсти.
Зато Харбона видел по-своему – носом и ушами. Никто во дворце не умел так чутко распознавать запахи, посторонние звуки, перемены в погоде, а главное – «ветры настроений» в душе царя Артаксеркса. Харбона различал даже шорох крыльев ночной бабочки, случайно залетевшей в царские покои. А по тому как владыка поднимался со своего ложа, он лучше любого ясновидца мог предсказать, как сложится день в царстве.
Вот и сегодня Харбона сразу же почуял: от царя царей исходят какая-то смутная тоска и смятение. Царь дольше обычного ворочался на своем ложе, вздыхал и медлил вставать. Даже родниковую воду Артаксеркс пил без привычной жадности, словно через силу.
Харбона принял из рук царя кувшин с остатками воды, поклонился.