Да вот зацепил Версена этот взгляд. Он мальчишке руку завернул, а потом толкнул его, так что тот в грязь упал. С лепёшками вместе. Мальчишка молча встал и хлеб поднял. И стал его есть, волком глядя на нас. Как земля на зубах хрустела, нам слышно было. Тогда Версен подскочил к пацану, замахнулся, краснея от гнева, а я и сделать ничего не успел. Воришка тенью метнулся прочь. Только взгляд его запомнился мне, виделся до самой ночи. Тёмный омут, бездонный, упрямый.
Мы с Версеном не разговаривали больше в тот день. Я не знал, что сказать.
О мальчишке мы успели забыть – стёрлись из памяти его черты и взгляд этот треклятый, как где-то через месяц лавка наша сгорела. Со всем товаром, что был.
Я примчался на ярмарку утром. Мне уже доложили, но я поверить не мог, пока сам не увидел. Всё сгорело. Чёрные огрызки стен торчали из пепла мрачной Короной Смерти. Прямо на земле, у той самой лужи, сидел Версен. Он узнал о пожаре раньше, чем я. Руки у него были обожжены и в саже, он пытался разгребать завалы. Да нечего уже было спасать.
Я сел рядом. И мы молчали. Люди сновали мимо нас, словно не замечая. Так прошёл день.
Корабль, которого мы так ждали, не вернулся. Он подвергся нападению пиратов. Несмотря на то, что от них удалось отбиться, незамеченная вовремя течь привела к тому, что корабль затонул, утянув на дно не только богатства Заморья, но и весь экипаж. Спастись удалось лишь одному моряку. Он прибыл в город месяц спустя и рассказал, как всё было.
Наутро его нашли мёртвым. Люди были злы. Таких как я, потерявших всё, оказалось немало.
Версена я больше не видел. И только много месяцев спустя узнал, что последним моряком был Килар.
Дом у меня забрали, запретив даже входить в него, чтобы собрать вещи. Ведь я заложил его вместе со всем, что было внутри. У старой Агнес скопилось много дорогих вещей. Помню испуганные глаза Эми. Тайно пробравшись к ограде на заднем дворе, она передала мне плед, немного еды и все деньги, которые смогла найти, включая свои. Она целовала мне руки и плакала, как плакала бы мать, прощаясь.
К зиме я растерял все свои связи, потерял всех, кого считал уж если не друзьями, то надёжными людьми. Я был так зол, столько отчаяния и желчи скопилось во мне, что никто не брал меня на работу. Я стал нищим. Никому не нужным существом, которого и человеком-то сложно назвать. Я дошёл до того, что если бы мне кто-нибудь бросил под ноги хлеб, я ел бы его с лошадиным дерьмом, не то, что с родной землёй.