С тех пор в деревне научились готовиться к Самайну не только как к празднику колеса года, но и как ко дню, в который можно было повстречаться с чем-то страшным. А после это ожидание полностью заменило праздник, и люди перестали его встречать, запирались в домах, гасили свет и прятались до самого рассвета. Правда, времена те давно прошли, и стали жители беспечными и менее внимательными.
Возможно, именно это и стало началом нашей истории.
Наши дни
На деревню медленно опустились сумерки. Тихо-тихо и неотступно. В час, когда всё вокруг прячется в тени, теряет чёткий контур и кажется неестественным и мрачным, повсюду закрывались ставни и загорались огни. Раньше в ночь на Самайн жители особым способом проверяли дома перед тем, как уйти спать, но всё это давно забылось, словно страшный сон, поэтому сегодня все обошлись малым – закрыли ворота, окна и двери.
Большинство сельчан стали беспечными, не верили, что в деревне с ними может что-то случиться. А что может-то – все ж свои! Вот и оставляли кто свет во дворе, кто ворота незапертыми, то ещё мелочь какую забывали, будто в насмешку над судьбой. С одной стороны правы были – свои не тронут, а с другой – все ли тут свои?
Домишек в деревне было немного: пара улиц с переулком между. Неподалёку были угодья сельскохозяйственные, где выдавали каждому то деляну на дрова, то поле, чтобы сено собирать и скотину кормить. Тихий был час: коров во дворы загнали и подоили, кругом уже горели огни, маленьких детей отправили по домам, а подростки ещё не вышли на улицы, чтобы будить стариков музыкой из портативных колонок. Многие собирались ужинать и смотреть вечерние новости или сериалы, кто-то готовился к завтрашнему дню и ставил тесто на хлеб, а кто-то ложился спать, чтобы наутро рано встать и поставить стирку. Жила деревенька тихо и по давным-давно заведённому кем-то обычаю, который редко кто нарушал, чтобы не испортить волшебство тихого места и родного дома. Даже покидавшие деревеньку жители уезжали постепенно и размеренно, будто перебираясь понемногу в соседний дом, а не в ближайший городок через несколько километров. Любили свою деревню жители, была она для них своеобразным местом силы. Особенной была, это точно.
В одном из домов сквозь щели в ставнях пробивался яркий тёплый свет. Молодая женщина протёрла вспотевшие ладони о подол платья в мелкий цветочек, поправила съехавший платок, повязанный на голову в два оборота, и, сдвинув большую кастрюлю с наваристыми щами на край печи, разливала по тарелкам суп, пока пузатый чайник с облупившимися боками стучал крышкой, напоминая о своём кипении. Она ждала мужа со двора и раскладывала на столе приборы, резала ароматный хлеб, испечённый этим утром, и расставляла чашки со свежезаваренным травяным чаем. Звали её Катериной, очень она эту форму своего имени любила и редко откликалась на формальное Екатерина Васильевна. Михаил – её муж – был единственным, кому можно было звать её Катенькой.