– Ничего не делал… – повторил полицейский равнодушно. – Только ночью голый заглядывал в окно особо охраняемого объекта. С какой целью? – И не дав парню ответить, продолжил за него. – Пытался незаконно проникнуть. Давай, разворачивайся. Сейчас выясним кто ты такой. – И он ткнул Санька меж лопаток тупым и липким кулаком, направляя в сторону двери под козырьком, за которой совсем недавно скрылась барышня Серёдкина.
– Какой еще охраняемый объект? – недоумевал Санек, поскальзываясь на мокрых ступеньках.
– Читай, – коротко бросил полицейский. На стене под флагом России весела синяя доска и прежде, чем его затолкали в помещение, он успел прочесть: «30 отдел полиции».
Внутри было пустынно. Слабый гул доносился из-за стекла. В дежурке работал телевизор. Двое ментов смотрели футбол.
Пока его конвоир о чем-то переговаривался с дежурным, Саньку приказали сесть на металлический стул, который обжег зад и ляжки арктическим холодом. Ступням тоже досталось. Кафель в отделении не предполагал подогрева и по ощущениям напоминал каток. Парень, как мокрый воробей на жердочки весь собрался в комок, нахохлился то ли от ледяного дождя, пролившегося на его белобрысую голову, то ли от страха, что влип не по-детски. Поди докажи теперь, что он Санька Чепухин, – фиг поверят, точно так же если бы он назвался Илон Маском, документов-то нет.
– Пили? Вещества запрещенные употребляли? – поинтересовалась девица в погонах сержанта на огромной, словно с мужского плеча форменной куртке. Из-под бейсболки торчали сосульки желтых волос.
Санька мотнул головой.
– Что делали ночью возле отдела полиции? – она была нарочито резка, так чтобы никто не заподозрил ее в женской слабости.
Сказать, что подглядывал за барышней Евлампией, и уже не выйти на свободу. Еще и дурку вызовут. На освидетельствование потянут. Санек молчал.
– Документы имеются?
– Они у вас. Ваши забрали, – чистосердечно признался, надеясь облегчить свою участь, но не вышло.
– Давай, Валера, до утра его в обезьянник, а там Сергеич придет, разберется, – обратился к девушке тот, что прихватил Санька у дома. – Что с него взять: голый, трезвый, но какой-то подозрительный, – приговорил он арестанта, зевая. – Устал я сегодня что-то зверски. Пивка и в койку. Все, мое дежурство кончилось. Давай, поднимайся.
Саня поднялся с нагретого стула и пошлепал за решетку, оставляя за собой мокрый след. Со света он не сразу заметил, что в камере не один. В углу на лавке в полумраке белел, будто набитый чем-то мешок. Санек сел тут же у решетки на противоположную скамейку и, растирая запястья, освобожденные от наручников, пригляделся.