Владимир Иванович ехал на место службы, внимательно прислушиваясь к разговорам окружающих, записывая новые слова. Путь лежал через: Изборск, Нейгаузен, Шклов, Могилёв, Бердичев, Скуляны, Яссы, Браилов. Вот и селение Калараш, расположенное на берегу Дуная, всего в четырех верстах от крепости Силистрия. Наш герой здесь ночует, как он впоследствии вспоминал, «укрывшись от дождя в глухом, обширном подземелье – вновь выстроенной на живую нитку запасной житнице, где чутко отдавались одиночные выстрелы подсилистрийских батарей».
Смерть была рядом – не только от пушечных ядер и ружейных зарядов, но еще и от чумы. Уже утром В. И. Даль узнал, что «через сени лежит при последнем издыхании унтер-офицер, заведовавший тут должностью смотрителя». Наш герой, врач, не мог не попытаться спасти больного человека, заглянул в помещение, где тот находился, но лишь убедился в том, что уже ничем помочь не может.
Дальше пошли «окурные» посты: сидит старик-сторож в камышовом балагане возле дымящегося чана. Он берет подорожную, колет ее шилом, надеясь таким образом убить заразу, а затем, чтобы наверняка с нею расправиться, подхватывает подорожную огромными клещами, в полтора аршина, и бросает в окурный чан. Процедура бессмысленная и поэтому смешная (особенно для дипломированного медика): старик берет «заразную» подорожную в руки и руками сует ее в клещи, а потом теми же руками вынимает из клещей и отдает путнику.
Последний отрезок пути короткий. Вот уже наш герой под стенами Силистрии.
«И вот вам главная квартира! Целый город красных шатров и палаток, рядами, улицами, кварталами, огромный базар, гостиницы, сапожники, портные, даже часовщики… Пушечная пальба день и ночь раздается за горою, а всякий занят своим делом или бездельем, не оглянется, не прислушается, хоть земля расступись. Всюду мирные занятия, гостиные разговоры, как будто майдан военных действий в тысяче верстах; а о войне и ни слова! О, привычка!..
Главная квартира расположена была верстах в трех от крепости; мы прошли гористое пространство это в полчаса, и Силистрия явилась перед нами как на ладони. Черепичные кровельки, высокие тополи; из числа каких-нибудь двух десятков минаретов или каланчей стояли только две; прочие были уже сбиты. Батареи наши заложены были на прибрежных крутостях и на противолежащем острове; редкая пальба шла в круговую и очередную, то с нашей стороны, то с острова, то с канонирских лодок, которые выказывались, стреляли и снова прятались за возвышенный лес, ниже крепости. Каждое ядро, попавшее в город, обозначалось тучею пыли, которая в жаркую и тихую погоду медленно и лениво проносилась по городу… Мы взобрались на покинутую, старую батарею и глядели во все глаза. Два солдата, стоявшие ниже, во рву, только что успели предостеречь нас, сказав, что на днях полковнику, стоявшему неподалеку нашего места, оторвало ядром руку, как увидел я на обращенном к нам бастионе крепости дым и вместе с тем прямо на нас летящее ядро, или, как после оказалось, гранату, чиненку, которую могу сравнить по оставшемуся во мне впечатлению с черною луною».