– Одевайся. За тобой скоро придут.
Монах ушел, а Торвальд растерянно посмотрел на лавку, попутно ощупывая свою лысую голову. Чистая рубаха и сандалии с деревянной подошвой были аккуратно разложены. Он осторожно потрогал ткань рубахи. «Мягкая» пронеслось у него в голове, но сказать вслух он не осмелился. Тогда он быстро оделся и уселся на лавку в ожидании, когда за ним придут.
Ждать Торвальду пришлось не долго. Вскоре очередной монах появился в комнате и сопроводил мальчишку к отцу Тирису. Этот монах отличался от тех, кого до этого видел Торвальд. Стены его кельи были увешаны тканями с рисунками и росписями, который показались ему настоящей роскошью. Большое кресло, в котором он сидел было обтянуто мехом, а свечи горели во всех четырех углах, разгоняя мрак почти до дневного света. Рубаха на нем тоже не была похожа на другие. Ее отличали красный, расшитый золотыми нитями воротник и такого же окраса широкий пояс. Отец Тирис был очень стар. Его лицо бороздили глубокие морщины, а белоснежная борода больше походила на тонкую легкую дымку.
– Добро пожаловать сын мой. – Произнёс он глубоким уставшим голосом. – Садись рядом со мной, – и он указал на небольшую деревянную ступеньку у его ног.
Торвальд зачарованно сел, не сводя глаз со старика.
– Как зовут тебя?
– Тор… торвальд, – едва слышно произнес мальчишка и немного откашлялся. – так меня нарекла матушка.
– Хорошо Торвальд, – старик вздохнул и погладил бороду. – Меня можешь запомнить, как отец Тирис. – Он внимательно осмотрел мальчишку. – Очень уж худ, ты не болен случаем?
– Нет, – замотал головой Торвальд. – Я просто еще не умею ловить рыбу. Я только начал учиться делать заячьи ловушки и петли для фазанов.
Отец Тирис вздохнул и постучал посохом по каменному полу. Дверь в его келью тут же приоткрылась, и он повелел принести мальчишке остатки еды от вечерни, прям в его келью.
Отец Тирис расспрашивал Торвальда обо всем. Как он жил, чем занимаются его родители, сколько у него братьев, чем увлекался сам, что любил, что думал, с кем дружил. Торвальд сначала расстерялся, ему было непонятно и непривычно, что кого-то может интересовать его скромная жизнь, но постепенно он разговорился. Их разговор прервал монах, принесший небольшую крынку из обожженной глины с кислым молоком и ломоть черного хлеба. Торвальд сначала боялся принимать столь богатое пиршество, но после словно голодный зверек накинулся на угощение. Их беседа возобновилась, как только мальчишка смог равномерно дышать, дожевывая остатки пищи.