Архетип царского зодчего – строитель Храма в Иерусалиме Китоврас. Брат и соперник Соломона, человекозверь и царь зверей.
Баженов, тщась предстать перед собою и другими посвященным первозодчим, состоя в «свободных хитрецах», как называет он художников вообще, и в вольных каменщиках, прямо возводивших свою вольность к каменщикам Соломона, – Баженов просто не умеет строить, переписывается с императрицей о каких-нибудь гвоздях. Зато он замешался в династической интриге, выбрав сторону наследника, и вызвал страх Екатерины, завершившийся опалой. Позже, в Петербурге, как соавтор Михайловского замка, он послужит павловской опричности.
Напротив, Казаков, по-видимости не входивший в тайные артели, был настоящим первозодчим, тайнознатцем архитектурного искусства. Тем, кто смыкает свод. Кто знает мимо государыни, где гвозди лежат. Он был сотрудник царственных особ, стоявший рядом, одесную и немного позади, как дом Пашкова в москворецкой панораме царского Кремля.
Кто видит дом Пашкова соперником Кремлю, невольно утверждает авторство Баженова. А кто союзником, – стоит за Казакова.
Но эта разность впечатлений есть также разность мизансцен – неглименской и москворецкой. И разность двух позиций цитадели на втором холме – против и подле города.
Царь беглый и царь белый
Мыслимо ли возвращение Пашкова дома в черту Кремля? Именно мысленное возвращение? Все-таки зрелище деления Москвы предполагает зрелище ее единства.
П. П. Верещагин. Вид Московского Кремля. 1879. Фрагмент
Вид Моховой и дома Пашкова. Гравюра Ф. Б. Лорье по оригиналу Ж. Делабарта. 1790-е. Фрагмент
У Пашкова дома почти единая с Большим дворцом длина, единая этажность, единое число окон вдоль главного фасада (осей, учено говоря). По центру – бельведер или чердак (акцент наследственный не только для Ваганьковского, но и для Кремлевского дворца, где в этой композиционной роли выступал до XIX века Сретенский собор). Аркады или скругленные окна в первом этаже (в Кремле это еще одно наследство старого дворца с его подклетами работы итальянцев). Дворец Кремля, решенный в образе Пашкова дома, откликался бы соборам и аркадами, и разностью своих частей, и воздухом между частями (что открывало бы обзор Успенского собора, Теремов и Теремных церквей), и трижды треугольным принципом всей композиции, и белизной, и, наконец, мажором. Он освещался бы по главному фасаду целодневным солнцем, а не до обеда, как на Ваганьковском холме. В нем все для власти: аттик с гербовым щитом, балкон для выходов, флагшток над бельведером.