– Я съезжу и посмотрю, что там и как, – сказала я, хотя уже примерно представляла себе, что это за местечко.
– Если поедешь прямо сейчас, может, проведаешь и моего мальчика? – попросила Сэнди. – Его зовут Сиэтл. Я уверена, что он там один с таким именем. Просто посмотри, все ли с ним в порядке, хорошо?
– Сиэтл? Это в честь Сиэтла – города в штате Вашингтон?
– Нет, в честь Сиэтла Слу, знаменитой скаковой лошади. Он светленький, ни с кем не спутаешь. Похож на меня, только волосы светлее. Да, в этом центре нужно, чтобы ребенок умел ходить. Твоя дочка ходит?
– Конечно, ходит, – ответила я. – Когда есть куда пойти.
Стебель сельдерея выпал из корзиночки. Сэнди подняла его с пола и откусила кусочек.
– Я же не могу теперь с чистой совестью скормить его посетителю, – сказала она.
– Да не смотри ты на меня так! – отозвалась я. – Мне-то что? Можешь съесть хоть весь сельдерей, да еще эти искусственные виноградины. За три двадцать пять в час – имеешь право.
С минуту Сэнди задумчиво жевала зеленый стебель. Ее ресницы, накрашенные голубой тушью и слипшиеся, торчали в разные стороны, как цветочные лепестки.
– Ты знаешь, твоя девочка совсем на тебя не похожа, – сказала она после минутного молчания. – Не в обиду будь сказано. Но она очень миленькая.
– Она мне не дочка, – объяснила я. – Просто так получилось. Мне ее навязали.
Сэнди, замерев на мгновение, внимательно посмотрела на нас. Щипцы для салата зависли в воздухе.
– Очень хорошо понимаю, – сказала она наконец.
Миссис Логан – бабушка Лу Энн – и новорожденный младенец спали в большой комнате. Жара стояла невероятная, и шторы на окнах были задернуты. Последние две недели бабуля Логан топала по дому, постоянно задергивая шторы, которые Лу Энн только успела распахнуть, пока та наконец не сдалась, и теперь они проводили дни напролет в тускло освещенном полумраке.
– Можно подумать, тут кто-то умер, а не родился, – продолжала слабо возмущаться внучка.
Бабушка же заявляла, что январь выдался неестественно теплый и, если малыша не оградить от жары, он вырастет слабым и болезненным.
Проснувшись, бабуля Логан принялась отрицать, что вообще спала. Она просто дала глазам отдохнуть перед путешествием в Кентукки – все-таки три дня дороги! Да еще на автобусе.
На кухне Айви Логан и Лу Энн паковали в бумажный пакет бутерброды с болонской колбасой и желтые яблоки. Отдельно уложили термос с холодным чаем. Айви, с ее массивными руками и животом, укрытым передником, производила впечатление непререкаемого авторитета – даже здесь, на кухне в доме дочери, где все ей было незнакомо. Себе под нос она монотонно бурчала стих из религиозного гимна: «все грехи и печали наши снесем…», чем достала Лу Энн настолько, что та готова была закричать.