– Внимание, проволока!
Потом вдруг лязг падения и брань:
– Дьявол, хоть бы предупредил, что воронка!
Вмешивается капрал:
– Тихо, черт побери! Думаете, у француза уши дерьмом залеплены?
Дальше марш ускоряется. Неизвестность ночи, мерцание трассирующих пуль, тягучие вспышки винтовочного огня вызывают возбуждение, странным образом поддерживающее бодрость. Временами слышится холодный тонкий свист наугад выпущенной пули и стихает вдали. Как часто после того первого раза я в наполовину меланхолическом, наполовину взвинченном состоянии шагал по мертвой местности к передовой!
Наконец мы нырнули в один из ходов сообщения, которые белыми змеями вились в ночи к позициям. Там я, одинокий и озябший, очутился меж двух стенок, напряженно всматриваясь в раскинувшийся перед линией окопов еловый перелесок, где воображение рисовало мне всякие тени, меж тем как то одна, то другая шальная пуля с шумом пробивала листву и со свистом летела наземь. Единственное разнообразие в эту бесконечную тягомотину внес пришедший за мной старший товарищ, и вместе с ним я поплелся на выдвинутый вперед пост, где мы снова занялись тем же – наблюдением за ничейной полосой. Два разрешенных часа я, совершенно измученный, пытался забыться сном в этой голой меловой яме. Когда забрезжило утро, я был бледен и перемазан глиной, как и все; казалось, я живу этой кротовьей жизнью уже много месяцев.
Позиции полка извилистой линией пролегали в меловом грунте Шампани напротив деревни Ле-Года. Справа эта линия примыкала к искореженному взрывами перелеску, Снарядному лесу, далее зигзагом шла через громадные поля сахарной свеклы, где яркими пятнами виднелись красные штаны убитых французов, и заканчивалась у ручья, за которым начинались позиции 74-го полка; связь между полками обеспечивали ночные патрули. Ручей с шумом падал с запруды разрушенной мельницы, окруженной угрюмыми деревьями. Уже много месяцев его воды текли по черным пергаментным лицам погибших солдат французского колониального полка. Жуткое местечко, особенно по ночам, когда луна, проглядывая в разрывы облаков, создавала причудливые тени, а к журчанию воды и шелесту камыша примешивались диковинные звуки.
Служба была тяжелой и утомительной. Жизнь начиналась с наступлением сумерек, когда всему личному составу надлежало стоять в окопах. С десяти вечера до шести утра солдаты каждого отделения спали в очередь по двое, так что всяк мог за ночь насладиться двухчасовым сном, хотя из-за ранней побудки, поисков соломы и других мелких дел эти два часа большей частью превращались в короткие минуты.