20 сентября
Хорошая новость – сорок четвёртый не собирается меня убивать. Плохая – после того, как его выпустили из «изолятора» за хорошее поведение, он ходит за мной по пятам. Ничего не говорит. Молча следует, куда бы я ни пошла. И всё же я держусь настороже.
Эн Найт принесла засохшую гуашь. Супер. И как прикажете ею рисовать? К сожалению, выбирать не приходиться. Карандаши окончательно сточились.
Попробовала заговорить с сорок четвёртым. Реакция присутствует. Кажется, он даже частично понимает, что я хочу от него. Звуки, которые он издаёт, похожи на детские попытки заговорить. Может, у него слабоумие? Попытаюсь обучить его речи. Вдруг чего выйдет. Мы тут застряли надолго. Возможно, на всю жизнь.
21 сентября
Сорок четвёртый назвал меня мамой. Замечательно. Неужели он чувствует, что его создала я? С одной стороны, это лишний повод для гордости. Его умственные способности далеки от идеала, однако скорость их развития и хорошая обучаемость дают все шансы вырастить из него нормального человека. С другой стороны, сорок четвёртый – это очередное болезненное напоминание об ушедших днях.
Сорок четвёртый расплакался, когда вечером нас стали разгонять по палатам. Он хотел пойти со мной. Пришлось сыграть для него на гобое, чтобы успокоить. Насколько я поняла из аляповатых маханий руками и звуков радости, ему очень понравилось.
Эн Найт сказала, что может перевести его в ближайшую ко мне свободную палату. Такое ощущение будто на самом деле всеми делами Риверсайда заправляет именно она. Как-то раз я пыталась узнать, почему мне не проводят интенсивную терапию препаратами. Эн Найт ловко ушла от ответа. Персонал лечебницы, включая докторов, обходят меня стороной. Это немного обидно. С другой стороны, размеренная жизнь в белых стенах имеет свои плюсы. Главное, чтобы Эн Найт или сорок четвёртый не решили поменять это.
22 сентября
Вот и пообщались. Откуда я знала, что такое может случиться? Сорок четвёртый не перестает меня удивлять. Возможно, я бы испытывала опасения за свою жизнь, как и остальной персонал лечебницы, если бы не знала, что он действовал из добрых намерений.
Я уже писала, что у меня закончились карандаши, а гуашью так легко не порисуешь. Мой, как оказалось, эмпатичный сорок четвёртый почувствовал, что я расстроена, и попытался развеселить меня. Он стащил из столовой запеканку с клубничным джемом, обложил меня мягкими игрушками, а помимо всего этого, поколебавшись, отдал толстянку в горшке. Это растение он облюбовал с момента появления здесь и немой жестикуляцией выпросил себе в палату. Все эти вещи были дороги ему, но совершенно бесполезны для меня. Я показала ему на красную краску и попыталась объяснить, чего мне действительно не хватает. Тогда этот идиот принялся биться головой об стену, пока изо лба не пошла кровь. Довольный, он подошёл ко мне, нелепо улыбаясь и тыкая кисточкой в стекающую по лицу кровь.