Образ подвала – сухого, обогреваемого – становился все четче. Во многих больших домах я видела: постирочная комната находится внизу. И, между прочим, входная дверь должна быть именно в этом помещении. Ведь никто не станет таскаться по подвалу с кипой белья. Нужно, чтобы машины стояли у входа…
Значит, он тут! И выход тоже, естественно!
Я было двинулась вперед, как легкое дуновение воздуха погладило меня по щеке. Если бы не оно, я бы, наверное, даже не заметила этот серый прямоугольник. Темно-темно-серый, едва светлее черного.
Но все же светлее.
Там и есть выход, решила я. Мне туда!
Я уже почти достигла прямоугольника, осторожно перебирая ногами, как вдруг на темно-темно-сером фоне проступил черный-черный силуэт.
Большой.
Мужской.
И через секунду по глазам полоснул острым лезвием свет.
* * *
Дни стояли звонкие, яркие – осень уже на пороге, первые числа сентября. Лето, однако, не сдавалось: небо синее, облака белые, солнце горячее – все как положено по канону детского рисунка. Осень выдавала себя лишь деликатными мазками разноцветья в кронах да прохладцей, притаившейся в голубых тенях.
Сергей Громов, полковник УГРО, и Алексей Кисанов, частный детектив, пили пиво в саду «Эрмитаж». Любимое место рядом с Петровкой, 38 с тех еще времен, когда оба служили там операми. После ухода Алексея на вольные хлеба они не только остались друзьями, но и сотрудничали к обоюдной выгоде. Серега помогал частному детективу техническими и прочими средствами, которыми располагает полиция; Кис же (так прозвали Алексея Кисанова друзья) частенько приносил практически раскрытые дела, где полковнику оставалось только расставить финальные точки, грамотно оформить и получить для своего отдела награды да премии.
– Захаркина застрелили первым. Он праздновал день рождения внука в саду своего загородного дома, – повествовал Серега, утирая пену с губ. – Ребенку всего год, но Захаркин собрал, помимо родни, человек шестьдесят гостей, взрослых и детей. На лужайке накрыли столы, живая музыка, воздушные шары, артисты, клоуны, все шумели и веселились. Никто ничего не видел, не слышал, не понял. Просто «деда» вдруг завалился в кресле набок. Гости бросились к нему, хотели поднять, но в груди у него обнаружилась большая дыра от огнестрела. А выходное отверстие и того больше.