Хотела бы я на нее накричать. Ведь она заграбастала предприятие отца, да еще получила четыре тысячи монет. На эти деньги можно купить целый табун лошадей. Пусть оставит мне хотя бы Дымку. Вот только я не могу. Потому что за эти годы мачеха выдрессировала меня, словно лошадь, заставляя молчать с помощью невидимой уздечки, давным-давно вставленной мне в рот.
Кто-то мягко касается моего плеча. Я вздрагиваю и поднимаю глаза. Слуга стоит рядом со мной, и на его лице, как ни странно, отражаются мягкость и сочувствие.
– Я позабочусь, чтобы мой хозяин купил вам новую лошадь.
Ну да, он ведь от имени своего господина дал обещание Джойс, что я никогда и ни в чем не буду нуждаться. Мне можно просить все, что пожелаю. Вот только это ничего не значит. Он лишь проявит пустую доброту, стремясь исполнить взятые на себя обязательства. На самом же деле его интересует только книга, а вовсе не я.
– Мне не нужны его лошади. – Я резко отстраняюсь.
Не хочу ни его жалости, ни вынужденной доброты. Ничего такого, что могло бы сблизить меня с супругом.
– Вечно тебе все не так, – довольно громко, чтобы все слышали, бормочет Джойс. – Успокойся и с благодарностью вступай в новый этап своей жизни. – В ее устах все звучит так, будто я сама, по доброй воле, выбрала для себя эту судьбу.
Одарив Джойс хмурым взглядом, я сажусь в карету.
Когда слуга занимает место на козлах, ко мне бросается младшая сестра.
– Лаура! – Джойс уже того и гляди взорвется. – Возвращайся к матери, – шиплю я на сестру и мысленно содрогаюсь, представив, какой выговор ее ждет.
Не обращая внимания на мать, Лаура хватается за дверцу кареты и не дает мне ее закрыть.
– Я буду скучать по тебе, – бормочет она, даже не скрывая слез. Милая сестренка, ведь ей едва исполнилось четырнадцать. Она самая лучшая из нас, ее дух пока не сломлен. – С тобой этот дом казался почти сносным.
– Нет, это благодаря тебе. – Я быстро обнимаю ее, но слуга нас и не торопит. – Оставайся такой же доброй, Лаура, пожалуйста. Держись изо всех сил, пока в конце концов не сможешь отсюда выбраться.
– Ты тоже. – Она отстраняется, и я прикусываю язык, чтобы не признаться, что от моей доброты давным-давно ничего не осталось. – Я присмотрю за Дымкой, клянусь. Корделла меня научит. Возможно, в следующий раз, когда приедешь сюда, ты сможешь ее забрать. Я попробую поговорить с мамой.