Я зашла в кабинет.
Меня потряхивало.
В комнате сильно пахло лаком. Оля красила ногти.
И кофе. Роман Юрьевич как всегда был у нас с чашечкой.
– Привет, Любань. Ну что, журналы собрала? – поинтересовалась Оля, не отрываясь от маникюра и не поднимая на меня глаз.
– Да. Все кроме одного…
– Ну и молодец. Не замерзла? Такое говно на улице! Сейчас палец докрашу, скажу девчатам, чтобы тебе чаю горячего принесли. – тараторила блондинка.
Вдруг дверь распахнулась.
И на пороге возник ОН.
Сердце бухнулось в пятки.
Белая рубашка.
Закатанные рукава.
Две верхние пуговицы расстегнуты.
Роман Юрьевич вздрогнул. И локтем задвинул чашку с кофе подальше.
Оля замерла с кисточкой в воздухе. И покраснела.
А я просто смотрела на него, медленно разматывая шарф.
Все молчали.
Но взгляд его был очень красноречивым.
Он пылал.
И я понимала это.
Когда молчание стало неприлично долгим. Десятисекундным.
Он спокойно произнес:
– Если ты выполняешь какую-то работу, Линдеман, выполняй её до конца! – и хлестко швырнул мне на стол недостающий, последний экземпляр "Любовь к делу".
Все подскочили от неожиданности.
А он засунул руки в карманы. Развернулся. И, не закрывая за собой дверь, спокойно вышел.
Оля громко вздохнула.
– В пизду! Я скажу Аверьяновичу, чтобы выселил тебя в отдельный кабинет, Линдеман. С твоими высокопоставленными посетителями ни ногти накрасить, ни вон кофе попить. – она эмоционально кивнула на Юрьевича. – Только инфаркт словить можно!
Оля тараторила что-то ещё, обмахиваясь рукой, чтобы согнать румянец.
Но я ничего не слышала…
У меня в ушах стоял ЕГО голос.
Он снова сделал так, что я летела в бездну. Одним лишь предложением сделал!
Я перестала разматывать шарф.
И прямо в куртке села за стол. Лицо пылало.
И от жары.
И от Тутанкова.
– Чего это он? Нервишки не контролирует? Из-за одного какого-то жёлтого журнала. Я чуть не поседел. И кофе вон остыл. Пить невозможно. – прокомментировал ситуацию после продолжительной паузы Роман Юрьевич.
– Вы серьёзно не поняли ничего? – Оля посмотрела на нас, как на идиотов.
– Любань, ты поняла, что именно мы не поняли? – переспросил Роман Юрьевич.
Я пожала плечами. И опустила глаза. Мне не хотелось говорить.
– Люб, ты прикалываешься сейчас? Ты вчера расхерачила кочергой к чёртовой матери хрустальное самолюбие Тутанкова!
– Тем, что журналы сожгла? – промямлила я.