Препоясав свой блёклый, цвета варёных вишен, халат, и потерев свои вытянутые уши, старуха Зилиа́у принялась осматривать мальчика.
– Та́йго, ты правильно сделал, что дал ему пропотеть. Теперь он справляется с горячкой.
– Да, но меня беспокоят его порезы. Я их обработал, а наутро от них не осталось и следа… Будто…
– Будто что? – резковато спросила старуха.
– Я не знаю, – буркнул в ответ охотник, а затем продолжил, – это похоже на магию.
– Ох, ну теперь мне всё понятно, – уже c менее враждебным настроем прошептала старуха.
Она закончила осмотр. Укрыв паренька, который всё ещё был в лёгкой горячке, вышла из хижины.
– Зилиа́у! – следуя за ней, произнёс охотник, – он будет жить?
– Мне помниться, что я хорошо тебя учила. Ты́ мне скажи!
– Думаю будет…
– Вот и хорошо.
Старуха сделала пару шагов, а потом развернулась и спросила:
– Ты хороший человек, Та́йго! Я понимаю почему ты спас мальчика… Но что ты теперь будешь делать? Может твоё предназначение наконец послало тебе весточку? – Зилиа́у посмеялась, шаркнула ногой и пошла прочь, оставив Та́йго обдумывать её слова.
Сейчас не мысли роились в голове юноши, а воспоминания. Он видел рядами уложенных больных людей, их измученные лица, себя ещё мальчишкой с ведром воды и маму, которая поила отваром всех по очереди. Она улыбалась каждому и дарила своей улыбкой надежду на следующее утро.
Её лицо правильной формы, тёмные прямые волосы, собранные в пучок, её зелёный слегка потёртый халат. Ее руки были такими изящными. Та́йго вспоминал как мама укладывала его перед сном. Она садилась поближе и делала из своих рук разные фигуры. Больше всего сын любил птицу, и она завершала свой ручной театр именно ею. Лёгкие и грациозные крылья парили перед его глазами, погружая его в сладкий сон.
А затем он вспомнил как его отец, сильный и смелый воин, плакал у умирающей от магических ран жены. Та́йго помнил, как светились раны, как мать глядела в пустоту и угасала…
Жалобный стон выдернул охотника из омута памяти. Он повернулся к двери в хижину и зашёл внутрь. Мальчишка лежал на боку по-прежнему укрытый, но взгляд его изменился, стал осознанным. Губы шевелились с трудом, но было ясно, что он просил пить. Та́йго поднёс ему питьё. Выпив всё до последней капли, подросток попытался встать.