– Полный бред! Но если она тебе нравится, – он достал из кармана фото девушки и протянул её Маздонову. – Возьми её себе на память. У меня таких ещё двадцать штук.
Не в состоянии сдержать слёз, Иннокентий прижал фото к груди.
Потом он аккуратно и нежно спрятал фотографию прекрасной Изольды, бледной Изы, в свой небольшой кейс. Неуёмное сердце парня трепетало. Заметив это, Пигмалион, сделав пухлые мясистые губы трубочкой, вполне, серьёзно заявил:
– Не загружай своё слабое сознание понапрасну, Кеша. Она и ты – не пара.
– Она директор банка или уже замужем? – с болью в душе предположил Маздонов. – Ну, что ж, я всё переживу, но буду любить её вечно.
– Чушь какая-то! Изольда директор банка? – основательно выпучил глаза Пигмалион. – Моя славная, бледная Иза замужем? Ты будешь любить её вечно?
Старик с хохотом упал спиной на траву и, активно начал дрыгать ногами и махать руками, как утопающий. Таким своим неадекватным поведением он немного огорчил и даже напугал и озадачил Иннокентия.
Плотно сжав зубы, Кеша подал руку Генриху Наумовичу и бережно усадил его на скамейку. Мало ли что. Может быть, у дедушки внезапно сорвало «крышу».
Капризный и не совсем сговорчивый Пигмалион, который не так давно был Нуглером, старался уходить от прямых вопросов Иннокентия. Понятно, что безумно влюблённый парень пытался как можно больше узнать о прекрасной Изольде, бледной Изе.
Но Генрих Наумович, как бы, игнорировал острые желания Иннокентия обладать нужной для него информацией. Вместо этого старик несколько раз повторил, что, именно, он настоящий Пигмалион. Он объяснял Маздонову, что является не только талантливым скульптором-самоучкой, художником и умельцем на все руки. При этом старик утверждал, что даже безмерно счастлив оттого, что его не признаёт российская богема, повязанная круговой порукой и сомнительными, либеральными закордонными представлениями не только о культуре, но и обо всём, что существует на Земле.
При этом ведь он, истинный Пигмалион, создаёт прекрасное не для того, чтобы опошлять его своими вульгарными желаниями. Всякого рода и вида извращения он категорически отвергал, особо протестовал против таких вот «ценностей» сексуального плана. Да и какая, к чёрту, может иметься душа даже у самой симпатичной скульптуры? Никакой! Абсолютный нонсенс.