Не прошло пятнадцати минут, как правый двигатель вдруг стал резко терять обороты, а потом приборы стали показывать повышение температуры. Инженер нервно кусал губы, а когда пилот снова попытался запустить двигатель, он буквально схватил его за руку.
– Нет, Юрген, не делай этого. Он может загореться. Температура критическая. Надо идти на вынужденную, иначе мы потеряем двигатель. Если он сгорит, то причину выхода из строя найти будет сложно.
– Левый! – нервно крикнул пилот.
Сбои начались и в левом двигателе. Самолет стал заметно терять высоту. Гайер начал лихорадочно искать внизу подходящую площадку, хоть чистое поле, чтобы посадить машину в планирующем режиме.
– Сброс! – крикнул ему инженер, и летчик сразу же нажал кнопку сброса топлива из дополнительных топливных баков.
– Высота две тысячи, герр инженер! Я не смогу посадить машину.
– Двигатель?
– Не запускается!
– Еще, Юрген, пробуй еще!
– Не запускается!
– Черт, прыгаем! – закричал инженер и принялся отстегивать привязные ремни.
Берия вошел в кабинет Сталина, как всегда испытывая двоякое чувство. Особенно в те минуты, когда «хозяин» был раздражен. Они были знакомы давно, вместе начинали борьбу с царизмом. И сейчас, в 1944 году, Лаврентий Берия оставался практически единственным из старых соратников Джугашвили, кто мог называть его по его революционной кличке Коба и на «ты». И все же следы прошлых равных отношений оставались сейчас не более чем данью традиции, привычки обоих. Может быть, Сталин позволял это Берии потому, что сам в какой-то мере тосковал о тех годах воодушевленной борьбы, великих свершений. Это потом, когда многие друзья и соратники оказались несогласными с идеями вождя, с его планами, они незаметно отходили в тень, а иногда и исчезали в лагерях. И Берия остался единственным из старых, кто принял все и горячо поддерживал. Не возражал, не критиковал, а реально предлагал продуманные и взвешенные пути решения того или иного вопроса. После начала войны голод на таких соратников был очень силен. Большей частью Сталина стали окружать послушные и практически безынициативные марионетки, боявшиеся его гнева, боящиеся собственных ошибок и сурового наказания. Берия хорошо видел, что Сталин по-прежнему старается окружить себя людьми по принципу прежде всего личной преданности, а уж потом компетентности.