Первоначально человек обладал как естественными благами (naturalia bona), т. е. возможностью бессмертия (posse non mori) и возможностью не грешить (posse non peccare), так и дарованными благами (gratuita bona), с помощью которых мог достигнуть вечной и блаженной жизни, выражающейся в невозможности смерти и греха (non posse mori, non posse peccare). После же грехопадения (при повреждении естественных благ и утрате дарованных) для людей стало невозможно не грешить и не умирать (non posse non peccare, non posse non mori).
Бернар Шартрский
ок. 1070/1080 – ок. 1130
Философ-платоник, представитель шартрской философской школы; магистр школы с 1114 и канцлер с 1119 по 1124/1126 годы. Бернар занимался комментированием трудов Платона. Прямой иллюстрацией к высказыванию Бернара Шартрского стали витражи Шартрского собора. В высоких арочных проёмах южного портала изображены рослые фигуры четырёх главных пророков Ветхого Завета (Исайи, Иеремии, Иезекииля и Даниила), а четыре евангелиста Нового Завета (Матфей, Марк, Лука и Иоанн) – сидят у них плечах, словно малые дети.
Мы подобны карликам, усевшимся на плечах великанов; мы видим больше и дальше, чем они, не потому, что обладаем лучшим зрением, и не потому, что выше их, но потому, что они нас подняли и увеличили наш рост собственным величием.
Иоанн Солсберийский
1115/1120—1180
Богослов, схоластик, писатель, педагог, епископ Шартра. Сложился как богослов, писатель и педагог в Париже. После обучения принял духовный сан и служил при папском дворе, был секретарём канцлера.
Человек должен стремиться разумом и верой постичь всё ему доступное, но и иметь мужество признать существование проблем, превышающих размерность его разума. К последним относятся вопросы о происхождении души, провидения, случая и свободной воли, вопрос о бесконечности чисел и делимости бесконечного.
Нет ничего нелепее, чем публично выставить себя на посмешище, с завидным упорством предаваясь занятию, в котором ничего не смыслишь; это все равно, что пытаться шутить на языке, которого совсем не знаешь.
Искусства с науками угасли бы, исчезло бы право, рухнула бы всякая приверженность вере и любое почитание, да и самый навык правильной речи пошатнулся бы, если бы божественное милосердие не привело людей к употреблению письменности как лекарства от человеческой немощи.