Её радость по этому поводу меня покоробила, но Веселина права. Матушкина воля ясна. И наследство её позволит мне устроиться в стольном граде независимо от того, как закончится Отбор.
Девушки помогли мне со сборами, а после мы вместе поужинали, запивая нехитрую снедь принесённой девчонками брагой. Мы вспоминали разные истории, случавшиеся с нами, пели, обсуждали, что меня может ждать в дороге и какова жизнь в стольном граде, и засиделись допоздна. Потом Голуба и Веселина ушли, а Ждана осталась:
– Матушка сказала негоже тебя в такое время одну оставлять, а батюшка разрешил заночевать у тебя.
Я обрадовалась. Оставаться одной в опустевшем без Черныша доме не хотелось. После того как Голуба с Веселиной ушли, я пошла с подругой в чулан: показать ей и самой рассмотреть получше матушкино наследство.
Мне было немного боязно, что одной без Черныша справиться с сундуком не выйдет. Но всё получилось и три удара по крышке вновь его увеличили и открыли. Шкатулку с украшениями я показывать не стала, а вот вещи, что лежали в сундуке я в прошлый раз хорошо не рассмотрела, слишком взволнованная случившимся, и теперь сама смотрела на них как в первый раз.
Вещей оказалось не слишком много, но мы со Жданой восхищённо ахали, доставая каждую. Особенно поразили четыре платья, удивительной красоты: алое, зелёное, лазоревое и золотое.
– Вот и ясно стало, что ты не крестьянская дочь, – задумчиво сказала Ждана. – Да даже и у купеческой таких нарядов не сыскать. Видно, что матушка твоя из непростого рода вышла. А скорее батюшка твой –т боярин али княжич. Матушка твоя что об том говорила?
– Ничего.
– Совсем-совсем?
– Совсем.
– Странно.
Ждана бросила на меня взгляд искоса и больше не стала ничего говорить, продолжив молча доставать из сундука новые вещи: платки, чулки, рубашки, бельё шелковое, туфли расшитые в пару платьям. Лежали там и душегрейки, тёплая шапка и рукавицы. Всё это я перебирала с удовольствием, но думала о другом. Почему матушка никогда ничего не говорила мне об отце, о своей семье, а я её об этом не спрашивала?
Не помню, чтобы даже совсем малышкой говорила об этом с матерью. А ведь дети, бывало, повторяя за взрослыми, иногда дразнили меня байстрючкой. Я плакала, бежала к маме, чтобы спросить её об отце, но стоило её увидеть, как вопрос забывался и я не могла понять из-за чего обижалась.