– Так это ты про мертвеца в обители рассказал? – догнал я говоруна и пошёл рядом.
– Я… А кто же ещё? Нога у меня лёгкая… Меня к ним старый боярин Собакин посылает. У него сын в походе ратном сгинул. Вот… Боярин попросил монахов помолиться за сына, и сын вернулся… Вот… Теперь боярин как приедет в село, так сразу велит им еду нести. Перед самым Рождеством я к ним ходил. И сейчас на Антония Перезимника мешок с сухарями несу. Небольшой мешочек, но что боярин дал, то и получат… Вот… Прихожу в прошлый раз, они покойника хоронить собираются, а у покойника того, будто у хряка, горло перерезано. Вот… Я им руками да головой так и сяк, мол, чего это с ним? А они меня в толчки за ворота едва не выгнали…
– Ножом ему горло-то, – спрашиваю, чтоб не упустить нить разговора нужного.
– Ножом, – важно кивает проводник и ладонью себя по горлу полоснул. – Вот так вот… А кровищи кругом…
– Подожди, – остановил я рассказчика. – Ты же сказал, что его хоронить собрались, а кровь из мёртвого тела не течёт… Или его где убили, там и хоронили?
– А кто ж его знает? – мальчишка пожал плечами. – Я чего видел, то и сказал. Я на днях лосей целое стадо в лесу видел. Вот это да… Ей-ей не вру. Я силки проверить пошёл, а они…
– Погоди, погоди, – махнул я рукой, чтоб прекратить пустой трёп. – Не до лосей с зайцами сейчас, ты мне про монахов расскажи.
– А чего про них рассказывать? Прошлым летом к нам эти молчуны пришли. Втроём. Ни с кем ни словечком они не обмолвились. Даже по имени перед людьми не назвались, а потому дали им наши деревенские прозвища. Того высокого, у кого нос крючком, Филином прозвали. Другой маленький, квёлый, нахохленный, так его Воробушком стали звать. Третий – черный как смоль да с глазом круглым, а потому и Ворон. Побыли у нас до Троицы, а потом в лес ушли. Строиться там стали… О других и того не знаю, они этим летом сразу в лес пошли. В село к нам не заходили.
– А сколько их в обители?
– Чего?
– Тебя кличут-то как?
– Петрушей.
– Считать-то умеешь, Петруша?
– Так, батюшка учил…, – Петруша остановился, снял рукавицу и стал загибать пальцы. – Аз, веди, глаголь, добро, есть… А дальше не помню…
– Ну сколько их там? Больше, чем “есть”?
– Больше, – кивнул мальчишка и опять стал загибать пальцы.
Я внимательно следил за его рукой и сам вёл подсчёты. По его подсчётам выходило, что монахов там “фита”, а по арабскому счёту – “девять”. Я много должников из купеческой братии на суд приволок и от них по-разному считать выучился. А лучше всего у меня теперь по арабскому получается. Не знаю почему…