3
Ника родилась и выросла в пригородном посёлке. Тридцать минут на электричке – и вот шумный мегаполис. Тридцать минут в обратную сторону – и вот она в своём доме. В боковом переулке, вроде в уединении, а в то же время недалеко от главной улицы, где располагались и почта, и магазин, и школа, в которой Ника вполне успешно закончила десять классов. Её родители, Регина и Вадим Аберкас, были из родов обрусевших немцев. Бабушек и дедушек Ника до последнего времени не знала. Жили они мирно, дружно, были счастливы тем счастьем, которое не осознаешь и не ценишь, пока не потеряешь.
Год назад она была зачислена в институт, спокойно собиралась приехать к началу учебного года и уже собрала все сумки, когда в один из августовских дней её мать убили посреди бела дня прямо в посёлковом магазине. Отец же покончил с собой на третий день после её смерти, прямо перед похоронами у гроба жены, на глазах у дочери. И всё-таки Ника приехала в институт и даже проучилась почти до ноября, как вдруг исчезла, никого не предупредив. Через пару дней приехал её дед, показал все необходимые документы и объявил, что у его внучки случился нервный срыв, и она на этот год учёбу прекращает.
Вера пару раз видела Никиного деда. Высокий, седоватый, как две капли воды похожий на великого полководца Суворова, каким он изображён на картине кисти Николая Уткина. От фельдмаршала Степан Ильич отличался высоким ростом и гражданским платьем. Надо сказать, что одевался он модно, а если быть понимающим человеком, то очень модно: не вычурно, а с тем неявным шиком, какой придают качественные вещи. Ну, ещё бы – свободно владея тремя языками, дед работал в министерстве внешней торговли, с "зарубежными товарищами". Таков был единственный близкий родственник Ники, появившийся практически ниоткуда, чтобы помочь своей внучке справиться с горем.
Благодаря его деньгам Ника не бедствовала и не познала в полной мере голодную студенческую жизнь, да и жила по тем временам просто роскошно. Она занимала большую комнату, в которой никто не жил, кроме неё. Уж как это удалось Степану Ильичу, какой дефицит раздавал он нужным людям, неизвестно, но факт оставался фактом. Среди общежитского хаоса и обшарпанных стен оазисом сияла комната номер шестнадцать. С диваном для хозяйки и креслом-кроватью для гостей, на котором и ворочалась половину ночи Вера, решая простой вопрос: “Как это я буду следить? К себе поводком привязывать, что ли? По-человечески, не по-человечески, тоже мне, пойди, разберись.”