Извращенец.
– Я верну вам деньги. Потом…
Тот день был последним, когда я видела Мишу и Юлю. Прошёл уже месяц. И если первые дни, я ещё с опаской поглядывала на телефон, когда раздавался звонок или звук входящего сообщения, с оглядкой шла домой, то спустя время уже расслабилась. А теперь и вовсе кажется, что это было не со мной и вообще сном.
– Лариска! А посуду кто будет мыть? Лентяйка неисправимая! – горланит Толик из кухни.
– Да пошёл ты, – тихо бубню, чтобы не было слышно и показываю в сторону коридора средний палец. – Урод.
Да, произошли ещё кое-какие изменения. Моя подруга Женька, решила съехаться с парнем, и как следствие, мне пришлось покинуть её квартиру. Конечно, она умоляла остаться, но… я всё понимаю. Ребятам нужно уединение.
И за неимением денег, всё, что я могла себе позволить, это вновь вернуться в дом отчима.
Встречая меня, Толик пакостно скалил свои гнилые зубы с полной и безоговорочной победой на лице. Мама сдержанно стискивала зубы, понимаю, я ей что кость в горле. Но выгнать меня под открытое небо, видимо, остатки совести не позволили.
– Что Лариска, не удержала своей дыркой от бублика того денежного мужика? – злорадствовал отчим.
– Сам ты, дырка от бублика, Толик!
Он подошёл и тут же отвесил мне звонкий подзатыльник, затем поднёс ко рту пиво и отглыкал полбутылки за раз.
– За базаром следи! Я тебя научу уважению. Кретинка мелкая.
Мать кивнула и молча ушла в комнату. А я с видом бродяжки поплелась в комнату, в которой я прожила большую часть своей жизни и которую ненавижу. Это моя тюрьма.
Старые, ещё советских времён обои, засаленные, с оторванными кусками, подранные котами и разрисованное мной, когда была маленькой. Вместо люстры, “лампочка Ильича”, на полу линолеум, вытертый за столько лет, и старый палас. В углу у окна стоит моя скрипучая кровать, напротив – письменный стол, который точно старше меня, и стул. Нет, не компьютерный. Самый обычный кухонный стул. Единственное, что здесь более менее современное, – это шкаф, который я купила, скопив немного денег.
Бросаю в угол спортивную сумку с вещами и заваливаюсь на кровать, которая от моего веса издала противный лязг.
– Сколько ни старайся сбежать, а все дороги ведут обратно. В мою тюрьму, – говорю вслух, поднимаю к потолку руки и лежу, разглядывая их. Затем прикрываю глаза и проваливаюсь в густой, липкий и кошмарный сон.