И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукий.
Стрелецкий бунт, жестоко подавленный Петром (он собственноручно рубил стрельцам головы), символизировал для Пушкина злобную народную стихию, враждебную любой власти, любому прогрессу, любым реформам. Позднее эта идея отольется в знаменитую максиму о бунте «бессмысленном и беспощадном».
Этой злобной стихии противостоит разумная твердость в отношениях с властью. Образцом таких отношений царя и подданного являлся Яков Долгоруков. Один из самых преданных, неподкупных и верных помощников Петра. Он дерзко выступал против неукротимого в гневе государя, когда не соглашался с его деяниями. Особенно знаменитым был полулегендарный рассказ, как Долгоруков разорвал царский указ. А Петр, признав правоту строптивого подданного, обнял и расцеловал его4. Пушкин в цитированных строках предложил царю различать в деятельности декабристов два аспекта: достаточно бессмысленный бунт на Сенатской площади и реформаторские стремления умных и образованных декабристов5.
Можно думать, что, предлагая Николаю такое понимание декабристского движения, Пушкин исходил из некоторых тем своего долгого разговора с царем. Николай лично допрашивал декабристов, слушал их рассуждения о необходимых в России переменах, читал их показания и отнесся к их мнениям достаточно серьезно. Об этом свидетельствует его распоряжение
передать <правителю дел следственной комиссии> А. Д. Боровкову мнения, высказанные декабристами по поводу внутреннего состояния государства в царствование императора Александра с тем, чтобы составить из них особую записку.
Боровков «составил свод мнений в систематическом порядке». По его словам,
мысли даже в способе изложения оставил я по возможности без перемены, Свод главнейше извлечен из ответов Батенькова, Штейнгеля, Александра Бестужева и Переца.
Николай внимательно читал эту записку. «Государь часто просматривает ваш любопытный свод,– рассказал составителю современник,– и черпает из него много дельного…»6
Стихи Пушкина, таким образом, предлагали царю ограничиться «твердостью» уже состоявшейся казни, практически беспрецедентной для тогдашней России, и обратиться к талантам, уму, знаниям своих противников. Не просто помиловать их, а воспользоваться их сотрудничеством для задуманных реформ. Принимая ужас совершившегося и даже, возможно, понимая его необходимость («повешенные повешены,– писал он Вяземскому 14 августа 1826 года,– но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна», XIII, 291), он всей душой стремился не только облегчить участь каторжников, но и вернуть умных и талантливых друзей и братьев к активной и столь нужной России общественной жизни. Пушкин тем самым предлагал царю различать в деятельности декабристов «стрелецкий бунт», спровоцированный неожиданной обстановкой междуцарствия, и «долгоруковское» начало в деятельности тех же самых людей, которые до этого бунта издавна плодотворно и успешно размышляли о наилучшем государственном устройстве