И Аллейн, и его начальство вполне понимали, что, возможно, ищут ветра в поле: подводную лодку не видели уже более пяти недель, никаких закодированных сообщений больше не перехватывали, а то место, где засел инспектор, – простая сельская больница с набором армейских офисов, и, помимо вечных человеческих драм, к которым склонна любая группа людей, докладывать пока было не о чем. До вчерашнего дня – когда доверенное лицо Аллейна в больнице доставило последнюю опечатанную папку.
Перехватили новое сообщение, закодированное по-другому. Не все удалось расшифровать, но теперь предполагалось, что речь идет о серии координат, которые должны передать под утро в ночь летнего солнцестояния. Не было ни информации о том, к чему могут относиться эти координаты, ни четкого представления о возможном получателе сообщений, как и прежде, но из-за обозначенного времени Аллейн весь вчерашний день и большую часть прошлого вечера провел в состоянии боевой готовности, а когда наступила ночь летнего солнцестояния, он ни на шаг не приблизился к пониманию, кого или что он ищет. Все это чрезвычайно обескураживало.
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам[3]… – пробормотал Аллейн себе под нос. Конец фразы утонул в оглушительном раскате грома с одновременной вспышкой молнии, осветившей двор за окном, а затем ливень хлынул еще сильнее. Грохот по крыше стал совсем невыносимым. Аллейн счел, что сейчас не способен к рациональному мышлению, и забрался в постель. Если уж приходится изображать больного, то нужно достоверно играть роль. Заснуть при таком шуме не получится, но он хотя бы сможет полежать и почитать.
Через двадцать минут старший детектив-инспектор Родерик Аллейн из Скотленд-Ярда радостно бродил по окаянной вересковой пустоши вместе с королем Лиром, а ветер, дождь и гром снаружи создавали замечательную убаюкивающую атмосферу.
В отдельном боксе третьей гражданской палаты тем временем разыгрывалась другая драма, которая подходила к своему финалу. Молодой Сидни Браун достаточно взял себя в руки, чтобы вернуться к постели деда, и маленькая дежурная медсестра благоразумно удалилась, предоставив им должное уединение.
Сорок пять минут спустя, когда сестра Камфот пришла проведать Сидни, она обнаружила его вцепившимся в подушку, прижатую к груди, – молодой человек в ужасе смотрел на неподвижного старика, уже остывающего в своей постели. Отец О’Салливан тихо молился рядом, а дежурная медсестра молча ожидала распоряжений сестры Камфот. Сидни старательно силился не показать отвращения от того, что впервые в жизни сидит рядом с мертвым телом, но ему это не удавалось.