Вера попыталась подняться с кровати, но тело не слушалось. Как будто оно растаяло во сне и теперь возвращалось, собирая себя по частям. В голову лезли обрывки фраз из разных текстов, казалось бы, не имеющих смысла, как крошки памяти, к которым она уже давно привыкла. Где-то в углу, за пыльной рамой зеркала, мелькала чья-то тень. Это её муж, Анатолий. Или нет? Вера не могла утверждать точно.
Вокруг них незаметно образовался странный молчаливый мир, и она не знала, о чем думает муж. И не могла сформулировать, что она сама думает о нём. Когда она закрыла глаза, его лицо, казавшееся таким знакомым и чуждым одновременно, исчезло из ее сознания.
– Ты в порядке? – спросил Анатолий, сидевший рядом на старом стуле, который каким-то образом вдруг оказался у ее кровати.
Он был одет в ту же самую одежду, что и вчера. Или это было не вчера? Вера попыталась вспомнить, но безуспешно.
– Я не знаю, – ответила она.
Это было странно непривычно, особенно для самой Веры. Её некогда точно выстроенная и структурированная жизнь теперь потеряла всякую последовательность. Слова и фразы, казавшиеся раньше важными, теперь звучали как хрупкие коробочки, полные воздуха. Она будто бы стояла в центре какого-то большого пустого пространства, и ни одно действие, ни одна мысль не имели значения.
Анатолий молчал, глядя на жену. В его взгляде одновременно читались безысходность и еле заметная претензия на надежду. Как будто он ожидал от Веры каких-то важных слов, способных стать опорой их жизни, ставшей призраком. Казалось, что сам профессор уже пытался искать ее фундамент, растворившийся под влиянием случившихся потрясений, но не смог и отчаялся найти его. Прежде он часто утверждал даже дома, что философия, которой они оба посвятили всю свою сознательную жизнь, – это не просто способ понять мир, а скорее попытка создать его собственную версию, которая хотя бы на какое-то время, пусть только при их жизнях, казалась бы правдой. Вера была с ним солидарна. Во всяком случае, не оспаривала эту его позицию. Но, похоже, что сейчас эта, осознаваемая ими лишь внутренне, гипотеза мужа, наполнявшая хоть каким-то смыслом их существование, оказалась выеденной разрушающейся реальностью и стала непригодной.
– Мы не можем продолжать так жить, – произнесла наконец Вера.
Эти слова прозвучали как приговор, как отголосок мысли о том, что всё, что было до этого, – теперь ничто. Женщина почувствовала, как сказанное ею утверждение наполнило её тело какой-то неожиданной тяжестью, почти физической.