Эли: Дедушка, а расскажи ещё, пожалуйста, – прозвучал мой звонкий голосок, среди вечерней тишины. Я хлопала ресницами, как крыльями крошечной бабочки, стараясь придать своему личику как можно более ангельский вид. Мне так хотелось, чтобы он согласился, чтобы не отправлял меня в постель. Наш домик, уютно примостившийся в самом сердце деревни, на перекрестке двух пыльных дорог, был невелик, но полон тепла и запахов домашнего очага. Ночи здесь были на удивление ласковыми, позволяя мне, спать прямо в сенях, откуда открывался волшебный вид на бескрайние просторы неба. Весь Млечный Путь, мерцал в рамке окна, а краешек Луны, как серебряный серп, покоился на краю небосвода. В деревне дедушки, где феи, казалось, танцевали среди травы, его сказки, полные чудес и волшебства, для местных мальчишек и девчонок были неинтересными уроками, повторяющимися из раза в раз, но для меня, маленькой мечтательницы, это был целый мир, открывающийся с каждой новой историей. Его рассказы, полные шорохов и шепотов, были чем-то сокровенным, ключом в мир тайн, что прятался за границей привычной реальности.
“Зимой, я вернусь в город”, – с грустью подумала я. Там придется спрятать свои хрупкие крылышки под простую майку, а сверху надену грубую рубашку и тёплый пуховик, чтобы никто не понял. Я не посмею оторваться от земли ни на сантиметр, а если посмею то до самого тихого часа попаду в угол. Дедушка вздыхал, тяжело и протяжно, но не от обычной усталости или старческой слабости. В его вздохе чувствовалась печаль, которая была глубже и древнее, чем возраст и утомительная работа в огороде. Она была наполнена тоской по чему-то утерянному, по чему-то, что утекает, как песок сквозь пальцы, по миру, в котором мы разучились летать, в котором так мало осталось места для него, для меня, наверное даже для мамы. Да, особенно для мамы, то как она боится даже я не боюсь.
В это время мой родной городок словно звучал в тональности осени, с тихим шуршанием опадающих листьев, как будто сбрасывающих свои наряды перед сном. Листья клёнов, сброшенные с деревьев, устилали улицы, и каждый шаг по ним отдавался приглушенным хрустом, словно переступаешь через старые письма. Я выскакиваю на улицу. Стремительно взбегаю по пригорку, обгоняя унылые серые корпуса жилого комплекса. Заборы, детские площадки с пожухлой травой, кажущиеся игрушками для великанов, въезд в подземный паркинг, куда меня никогда не затянет, и полупустой двор, где царит лишь осенний ветер. Город, словно благосклонный попутчик, дает мне возможность успеть по своим делам, когда я резко сворачиваю в старый район. Здесь каждый кирпичик дышит историей, и даже воздух наполнен особенным ароматом – пряностей и сырой земли. Парк при поликлинике – место, где я никогда прежде не бывала, прикреплена к другой, но родители еще в детстве говорили, что в его глубине расположено старинное здание – больница. Я доверяю их словам, как и многому, что знаю уже восемнадцать лет. Город подстраивает свой темп под музыку в моем плеере, словно чувствует мое настроение. “Градусы” – мамин плейлист, который она часто ставит, когда я приезжаю в гости. Он такой, знаете, ностальгический, с легким налетом грусти, но при этом по-своему прекрасен. Мне в целом нравится осень, больше зимы, ведь тогда не приходится прятать свои крылья под толстую куртку, стесняя их золотистое сияние. Я, не сдержавшись, словно порыв ветра, на мгновение отрываюсь от земли, пролетаю над спешащими в школу учениками и слышу за спиной удивленные вздохи и восторженный шепот девочек помладше. Да, летать на уровне голов, возможно, не слишком вежливо, но поверьте, я тороплюсь на рынок, а не плетусь в пешеходном потоке. Заскочу за картофелем, и поспешу к троллейбусу, где меня ждет мой тихий мирок, в котором еще осталось место для волшебства. Вынырнув из парка на улицу, я машинально замечаю бессвязные граффити на стенах домов. Сколько сердец разбилось, пока писались эти слова? “Лена + Миша = Навсегда”. Интересно, они все еще вместе или расстались быстрее, чем краска успела поблекнуть? Такая наивность, но, наверное, это и есть та жажда – оставить после себя какой-то след, пусть даже такой эфемерный. Где-то среди множества мутных каналов и старых рек кто-то жил и любил, и вот оно – доказательство, крохотный отблеск давно угасших эмоций.