Мариса сидела в своей комнате, разодетая в пух и прах, надушенная.
– Никого не жду, – сообщила она. – Просто сижу, вдруг Мадама придет.
Сарбан кивнул, удовлетворенный, поскольку в ту ночь он хотел, чтобы Мариса принадлежала ему одному. Моргнул – Мариса никуда не делась. В комнате было тепло, холод не преследовал его. Мариса вытащила кожаный мешочек из декольте и высыпала на стол монеты: всего два «клыка». Сарбан посмотрел на них и нахмурился.
– Это не то, что ты думаешь, – сказала Мариса. – Он хотел заплатить как положено, однако я сделала скидку.
Сарбан понял.
– Откуда он был? – спросил священник, и лицо Марисы просветлело.
– Из Салины-Верде! Это где-то…
– Я знаю где, – перебил Сарбан. – Но тебе же нужны деньги.
– Ты прав, Сарбан, но это мне тоже нужно.
– А если Мадама узнает, что ты берешь с мужчин меньше, когда они рассказывают тебе о своих родных городах, – что, по-твоему, случится?
– Не узнает; я кое-что скопила.
Мариса подошла к двери и заперла ее.
– Хочешь, чтобы я переоделась?
Сарбан покачал головой.
– Хочешь, чтобы я умылась?
Сарбан кивнул.
Пока девушка смывала с лица помаду и пудру, склонившись над полупустым бочонком со стоячей водой, Сарбан подкрался к зеркалу и подложил несколько «когтей» в кошелечек Марисы.
Ее звали не Мариса; ее так окрестила Мадама, хозяйка трех улиц с заведениями напоказ и двух переулков с потаенными комнатами. Мадама знала, когда следует выйти на просторы Ступни Тапала и на каких перекрестках стоять в ожидании разбойников, странствующих из города в город. У них она меняла «когти» и «клыки» на перстни, а перстни – на девушек. Тем, кто узнавал о торговле Мадамы, женщина говорила, что спасает украденных разбойниками юниц от безвременной гибели, тяжелых дорог и мучительного рабства, ибо с той добычей, кою не удается продать, разбойники обращаются как с половой тряпкой. Кто бы ни полюбопытствовал, он узнавал, что дети подметали и помогали по хозяйству в каком-нибудь кабаке, а когда достигали совершеннолетия, получали комнату, одежду и еду, а еще лавандовую воду, губную помаду и свинцовую пудру, пурпурный карандаш и белладонну. У Марисы не было ни имени, ни родины, ни семьи, ни прошлого, и Мадама так и не удосужилась о них рассказать.
– Будешь Марисой? – спросила она, сортируя добычу по ширине бедер.