– Ты похожа на Иссохшую Святую, – сказал Непомук.
– Чтоб ты знал, это совсем не смешно.
– В смысле? – нахмурился парнишка.
– Да как ты вообще до такого додумался?
– До чего?
– Ты ревнуешь!
– Э-э?
– Да, ты завидуешь, что кто-то другой оставляет мне подарки, а ты, сопляк, можешь только… таскать туда-сюда отцовские мешки!
Парнишка ничего не сказал. Он покраснел (от волнения, от стыда?) и закинул мешок на правое плечо. Повернулся к ней спиной и ушел.
– Ради собственного блага сними эту дрянь с дерева, пока я не вернусь из школы, потому что, если папа увидит, я ему скажу! Я все расскажу! – крикнула Лили ему вслед.
Но Непомук, даром что был взволнован, не испугался. Знай себе шагал и в конце концов скрылся из вида за кустами. Лили еще раз взглянула на дерево, пытаясь разглядеть среди листвы комок падали, однако снизу ничего не было видно. Она закрыла глаза, вспомнила голодную муху и содрогнулась. Вышла за ворота, не зная, что в это же самое время Непомук вернулся из-за кустов, вскарабкался на дерево и, дрожа от омерзения, отвязал от ветки крысиный пучок, в котором уже обустраивались с комфортом незримые черви.
За воротами Лили, помня о том, что ее никто не должен заметить, прокралась к дереву с дуплом и притаилась позади ствола. Сунула руку в дыру, пошарила: вот оно! Спрятала склянку в сумку и со вздохом облегчения поспешила в школу. Лили шагала по улицам центрального округа Альрауны, на шее у нее был шарф, на уме – дохлые крысы; она торопливо здоровалась с мэтрэгунцами и мэтрэгунками, косилась на двери кондитерских, откуда взрывными волнами лился ванильный аромат. Она размышляла про Аламбика и снадобье. Все к лучшему: можно тайком намазаться в школе. Дома слишком опасно, тетушка Валерия наверняка учует и непременно пристанет с вопросами, что это, откуда и, главное, для чего. Лили так и не научилась противостоять старухе с ее пронзительным взглядом, въедливым тоном, неизменно всезнающим видом – древней, как первые шаги Тапала. Ей удавалось лгать Томасу или что-нибудь от него скрывать, но от тетушки Валерии не было спасения. Лили подумала: чем сильнее кого-то любишь, тем больше ты пред этим человеком обнажен (тут она вновь вообразила себя голой и обрадовалась, что хотя бы Аламбик был свидетелем ее наготы), а ее любовь к тетушке Валерии была сильнее, бесконечно сильнее. Она пообещала себе, что когда-нибудь все ей расскажет. Не успев толком додумать эту мысль, Лили ступила на школьный двор и влилась в толпу юнцов и юниц, которые лениво плелись в классы, подгоняемые колокольчиками наставников.