«Странный», – подумал Феликс. Последняя модель, судя по камере. Он взял его в руки, перевернул. Вместо знакомого логотипа увидел тот же символ, что и на договоре – двурогий нарвал в круге.
«Недешевые декорации, – отметил он, – зеркала, кастомный айфон…»
Впрочем, вещи были хоть и дорогими, но вполне реальными.
– Алекс, до вечера вы полностью свободны. Жду вас к закату.
– Почему к закату?
– Нам нужно в библиотеку. Некоторые книги для вашей подготовки можно взять только в ночное время.
Феликс вышел из офиса тем же путем, через странную серую дверь, лишенную табличек и обозначений.
Из наполненного мягкой тишиной чёрного холла Министерства он шагнул на улицу. Обернулся. Энжи сомкнула растопыренные веером пальчики, послала воздушный поцелуй. Дверь закрылась.
Он снова стоял перед бетонным забором на Ивановской горке, в самом центре Москвы. За унылой стеной как раз закончили погрузку мусора, заревел мотор, сотрудники жека, проводили машину радостными криками, потянуло дешевыми сигаретами – работяги устроили перекур.
Феликс потрогал еще раз дверную ручку, закрыл глаза. Голова чуть кружилась.
«Надо будет разобраться, обязательно надо будет с этим разобраться», – с этими мыслями он развернулся и решительно направился в противоположную от этого странного забора сторону – к метро.
Мозг кипел, как однажды, когда на первом курсе он за ночь прочитал всю литературу, которую дотошный методист впихнул в список «Рекомендовано для подготовке к экзамену по Истории Отечества».
«Подстава, подстава!» – гудело в голове.
Такая у человека природа, так мы устроены – любое непонятное, любое непознанное, необъяснимое – всё должно быть понятно, опознано и объяснено. А если невозможно объяснить – мозг перегружается, греется, как старенький компьютер, пытающийся с хрипом и надрывом кулеров прожевать и запустить новую модную игру.
«Все должно быть понятно. Все должно быть объяснимо!» – шептал Феликсу внутренний голос, заложенный в него миллионами лет эволюции. Он не в силах был противиться ему. Находил, подставлял, подтасовывал факты. Находил удобные, объяснимые. Необъяснимые и неудобные затирались, откидывались, как случайные и неважные.
«Потом обязательно с ними разберусь, – думал Феликс о странном, – потом. В конце-концов, после съемок мне заплатят. Побоялись заранее сказать, видимо, чтобы я в кадре вел себя натуральнее… Да, точно. Я же не актер. А так вышло, наверное, ужасно естественно. Так нелепо… Заплатят, да. Но когда?»