Музыка действительно была космической, но такой, от которой хотелось плакать или предаваться сумасшедшей любви.
Потом он стал раскачиваться медленно и томно, будто пытаясь взлететь. Но что – то мешало ему оторваться от этой крошечной сцены. Может, эта черная бабочка или ладно сидящий пиджак? Нет?! Рубашка, – это она мешает. Как – бы раздумывая, он начал расстегивать пуговицы, ощупывая свой торс, в поисках крыльев.
А космический темп нарастал, и народ уже топал и повизгивал, и подбадривал, прося и требуя.
И вот уже расправлены плечи, и распахнуты руки, и закрыты глаза в ожидании полета.
И он медленно расстегивает свой новый ремень, который еще пахнет дорогой кожей, и брюки падают к его ногам, но осталось еще что – то, что держит его на этой земле.
Зал замер, он какую – то секунду раздумывал, протягивая руки, но потом, как прежде, погас свет, а когда зажегся, он стоял на сцене абсолютно обнаженный. Всего секунду онемевший народ смотрел на освещенный силуэт, а потом тяжелый пыльный занавес упал на сцену, переливаясь искусственными звездами.
Зал охнул, потом грянули такие аплодисменты, что казалось, провалится пол или обрушатся стены. Когда он появился в зале в своем костюме, ему снова зааплодировали. Он, махнув всем рукой, подошел к ней. Она молчала, только пристально вглядывалась в его лицо.
– Ну, что? Теперь можешь называть меня – «Знакомым стриптизером», если хочешь. Имя НЛО было у многих на слуху несколько лет назад.
Она продолжала разглядывать его.
– А почему ты для меня это не танцевал?
– А я не смешиваю работу с личной жизнью.
– Скажи, куда тебя отвезти, где ты хочешь, продолжить встречать Новый год?
– Ой, – она стала оглядываться по – сторонам, – мы же пропустили Новый год, мы с тобой не чокнулись, не поздравили друг друга.
К ним подошел официант с двумя бокалами шампанского: «За счет заведения!» – тихо проговорил он.
– Еще бы! – воскликнул Владимир, высоко поднимая бокал.
Ему уже нравилось ее смущение, и было все равно – повезет она его в свой дом или оставит здесь.
* * *
Он давно понял, еще в далеком детстве, что порок намного притягательней тихой добродетели. Пороком интересовались, разглядывая его исподтишка с потными ладонями. К нему тянулись с горящими глазами. А мимо добродетели проходили спокойно. «Это же добродетель! Что в ней интересного? Так и должно быть!»