Так и скитался по друзьям и вокзалам, пока Костю не встретил, которой предложил ему охранником в банк устроиться
Он застегнул брюки, пригладил рукой волосы, и пошел к выходу.
* * *
Альбина ехала в машине, размазывая по щекам текущие слезы. Ей хотелось оказаться рядом с ним. С ним одним.
«Да что со мной? Откуда эти слезы?» – злилась она на себя.
Все, как обычно. Еще один любитель красивой жизни за ее счет. Сколько у нее их было! Она давно знала, что всем мужчинам, которые бросали на нее томные взгляды, нужна не она, а ее деньги. И мужчины все были одинаковые – из одной коробки. Смазливые мальчики, без окон, без дверей, но с огромным желанием жить красиво.
И она делала вид, что принимает их ухаживания, понимает, как она дорога и любима.
Альбина долго ждала любви. Ей хотелось семью, заботливого мужа и детишек, которых она бы растила в нежности. Она бы качала их на коленях, рассказывала милые сказки, а по – вечерам, перед сном, обязательно бы целовала их в душистые макушки.
Ей так не хватало всего этого в детстве! О маме – ее прекрасной, удивительной маме, у Али остались лишь обрывочные воспоминания. Солнце, веселый смех, нежные руки, которые ее обнимали и зеркала. Целая комната зеркал.
А потом мама исчезла. Аля долго ждала ее, ходила по зеркальной, наполненной светом комнате, звала. Но вместо нее появилась Дуся. Папина сестра.
Папа – Николай Тимофеевич – был приземистый, кряжистый мужчина. С большой головой крепко посаженной на широкие плечи. Ходил он, всегда глядя вниз, словно искал оброненный рубль. И в глаза глядел редко, все рассматривал что – то под ногами или на скатерти. От этого Але казалось, что он ее не слушает. И она никогда не понимала, видит ли он, что она здесь, рядом с ним.
Единственное, что они делали вместе, – это занимались математикой. Николай Тимофеевич приводил маленькую Алю в свой кабинет, сажал ее на холодный кожаный диван и доставал потрепанный задачник. Але так нравилось, что на нее обращали внимание, что она довольно быстро научилась разбираться в задачках, чем приводила Николая Тимофеевича в состояние относительного удовольствия.
Он даже пытался смеяться, что, впрочем, у него выходило комично. Сначала у него начинали подрагивать обвисшие щеки, потом дрожь переходила на плечи, а потом все это обретало звуковое оформление: сиплое с присвистом дыхание, которое всегда оканчивалось коротким хрюканьем.