Эмили остановила взгляд на лице отца. Его голос эхом отзывался в её памяти – тёплый, уверенный, как тихая мелодия поддержки.
– У тебя есть волшебство, Эм. Люди почувствуют его, – сказал он тогда, с твёрдой уверенностью человека, который всегда видел лучшее в людях, особенно в ней. Но теперь слово «волшебство» казалось призраком, неуловимым и эфемерным. Она скучала по его голосу, по той устойчивости, которую он привносил в её жизнь. Прошло три года с тех пор, как он ушёл, но боль осталась – острый укол глубоко в сердце. Это была такая боль, что не исчезает, но со временем превращается в постоянный гул, как фон, который невозможно отключить. Голос её матери, мягкий, но не менее настойчивый, часто всплывал в её мыслях, незваный, но неумолимый.
– Дорогая, он бы хотел, чтобы ты притормозила. Чтобы ты жила.
Жить. Это слово повисло в её сознании, как загадка, которую она не могла разгадать. Она потратила столько лет на то, чтобы гнаться за своей мечтой, строить свою империю, что не заметила, сколько себя она потеряла по пути. Что значит жить? Жить по-настоящему, а не просто существовать в вихре расписаний, испачканных кофе таблиц и бесконечных дел?
Её мысли блуждали дальше, к истории и судьбам тех, кем она восхищалась. Винсент Ван Гог пришёл на ум, его гениальность, подпитываемая неутолимой жаждой творить, даже если это приводило его к отчаянию. Она вспомнила Вирджинию Вульф, которая однажды написала:
Ты не найдёшь покоя, избегая жизни…
Сколько блестящих умов пожертвовали гармонией на алтаре амбиций? Была ли она иной?
Голос её отца снова прозвучал в её сознании, тише на этот раз, но не менее убедительно:
– Совершенство – это не цель, Эмили. Страсть – вот что важно.
Страсть. Это слово теперь казалось чужим, как артефакт, погребённый под слоями обязанностей и рутины. Она верила в это раньше, чувствовала, как оно пронизывает её, когда она работала по четырнадцать часов, вручную готовя эспрессо и приветствуя каждого клиента по имени. Тогда она строила Carter Brew из любви – к кофе, к людям, к самому простому, но глубокому акту создания места, где незнакомцы могут соединяться.
Но где-то на этом пути страсть переплелась с перфекционизмом. Каждая деталь – шрифт в меню, яркость света ламп Эдисона – должна была быть идеальной. И чем больше росла сеть кофеен, тем больше росла её одержимость контролем, как будто стремление к мелочам могло каким-то образом вернуть ту радость, которую она когда-то испытывала.