Здесь молодёжь не выдержала и засмеялась так, что в соседних домах собаки, испугавшись, залаяли. Дед, воспользовавшись образовавшейся паузой, вынул из кармана фуфайки четвёрку с мутной жидкостью, освободил её от самодельной пробки, сделанной из клочка газеты, и на четверть опустошил бутылку.
– Дальше-то что?
Успокоившись, наперебой стали просить рассказчика ребята.
– А что дальше? Я «заднюю» включил, потихонечку из-под моста вылетел, гляжу вокруг никого. Втыкаю «переднюю» – и пошёл, пошёл… За ето мне медаль дали.
Ребятня снова засмеялась.
– Дедуш! Расскажи, как ты в разведку за «языком» ходил.
– И ето было!
Тимофеевич, отглотнув ещё из четвёрки, продолжил:
– Вызывает как-то меня командир полка. Я тогда лейтенантом был. «Сынок», говорит, – нужен нам немец разговорчивый и красноречивый, как етот…»
Здесь он, что-то вспоминая, нахмурил брови:
– Мефистофель?
Подсказал один из слушателей.
– Во, во, Пистофиль!
По-своему повторил дед.
– «Так вот, – говорит, – иди, и не просто иди, а хоть куды, но один не вертайся». Что делать? Я, ему и говорю: «Вынь и положь, товарищ полковник, мне для ендова фляжку спирта, пять головок лука, три головки чеснока и хрена на закусь. Тады все будет». Он, тогда, не спрашивая, зачем, отдал приказ адъютанту добыть мне усе. Я сложил продукты в вещмешок – и шасть на ту сторону! Слышу, в землянке они по-своему гикают. Дер, бер, мер – в общем, разговаривают. Я расположился рядом, достал фляжку, жахнул по-нашенски и давай заедать луком да чесноком. А дело-то зимой было. Мороз страшенный. Они греются в землянке, а я снаружи спирт наяриваю. Чую, живот стал артачиться. Ну, думаю, пора! Горбылёк от стеночки отодвинул и давай им туда шептуньчика пускать. Через полчаса один только и смог выползти оттуда, остальные задохнулись насмерть. Я его, полуживого, и притащил. Отдал полковнику и ушёл отдыхать, а тот меня опять вызывает. «Тимофеевич, – говорит, – молчит твой гитлеровец. Мы его пытаем, а ён молчит, мы его пытаем, а ён, стервец, молчит». «Щас заговорит», – отвечаю я ему. Прихожу в штаб, скидаю штаны и запускаю шептуньчика. Со штаба даже крысы с тараканами вакуировались. Помещение стало не пригодным к жилью до конца войны. И етот бедолага, чтоб больше не испытывать на себе мою химическую атаку, заговорил не на их нем, а по-русски, лучше меня. Мне снова за ето медаль дали.