В тот день, верно, небожители и Ирге не благоволили. Поздняя клюква едва успела покрыть дно новенького лукошка, сплетённого Василём. Брат был мастер на все руки, и рыжуха больше думала о том, как удобно легла на локоть рукоять, чем о том, чтобы наполнить туес. И вдруг – скулит кто-то. Да так жалобно! Какие уж тут ягоды?
– Никак зверь в силках запутался, – решила девка и пошла на звук.
Знай она, что сделается дальше, бросилась бы со всех ног прочь! Но разве небесные пряхи открывают судьбу тому, кого обвивает их тонкая нить?
В камышах у протоки застряла лодчонка. Плохонькая, кривенькая, подтекающая. В Гадючьем яре, где каждый первый жил рыбным промыслом, таких не держали даже детям – смех, а не лодчонка! Уж не пристал ли к берегу недобрый люд?
Но подул ветер, посудина зачерпнула левым бортом воды, а камыши наподдали с правого, и лодчонка начала медленно тонуть. Куда уж тут думать? Плач стал маленько тише, но не умолк. Тот, кого принесло Лихо к берегу, не мог либо не хотел выбираться. Ирга облизала пересохшие губы и, осторожно ступая по кочкам, чтобы не увязнуть в топи, подобралась к камышам. Протянула руку – не достать! Отломила ветку и шлёпнула ею по задравшемуся носу посудины.
– Эй, кто там? Зверь али человек? – как могла грозно спросила она.
Скулёж стих, а после на днище кто-то завозился, от чего судёнышко лишь быстрее пошло тонуть. Ирга приказала:
– Вылазь! А не то хуже будет!
Но вместо того, чтобы подчиниться, человек, а Ирга уже не сомневалась, что в лодке прятался никакой не зверь, перевалился через борт и… целиком скрылся в реке. Только вода забурлила!
– Чтоб тебя Щур драл! – выругалась рыжуха и кинулась следом.
Чужаки Гадючий яр не любили ещё и за то, что причалить, не зная места, было никак не можно. Берега сплошь топкие, болотистые. Станешь не там – провалишься в бочаг. А оставишь судно без присмотру, речные духи утянут на вязкое дно – не сыщешь. Так вышло и на сей раз. Недолго лодчонку удерживали на поверхности камыши, но куда им справиться с непосильной тяжестью! И вот теперь русалки пускали со дна пузыри и веселились, деля добычу – лодку и человека. Да и пусть бы им! Что Ирге неизвестный чужак? Но словно толкнул её кто под колено, и вот уже девка сама – бултых!
Грязная вода, густая, что кисель, полилась в рот и уши, илистое дно заглотило ноги до коленей. Тьма пеленою заволокла глаза: где погибель, где спасение? Второпях девка и воздуха в грудь набрать не успела, и теперь всё нутро жгло огнём. Хлебнёшь мутного киселька – навеки мертвянкой останешься. Станешь топить лодки да зазевавшихся рыбаков, плести косы из ивовых ветвей и туманов, играть на рогозе, как на свирели… Страшно!